Закон забвения

Нед стоял, покуривая трубку, и смотрел на реку, свинцово‑серую в гаснущем свете. Черные сваи неоконченного моста торчали из воды, словно шпангоуты потерпевшего крушение судна во время отлива. Он распахнул окно. Легкое дуновение ветра рассеяло облачка дыма. В былые времена в этот час вечера он зачастую выходил из дома, стоявшего по соседству с дворцом Уайтхолл, чтобы выкурить по трубочке вместе с протектором. Табак тот любил почти так же сильно, как музыку, – бывали случаи, что, услышав чью‑то игру или пение, Кромвель покидал свою резиденцию, ходил по улицам, а найдя источник звука, останавливался и слушал со слезами на глазах.

«Если хотите знать, каким он был, то как вам такое – нечто, чего вы вряд ли могли ожидать».

Уилл сидел поблизости за столом, склонившись над карманным блокнотом, в котором вел свой дневник. Писал он с сокращениями, из соображений как секретности, так и экономии бумаги. Ему удалось захватить с собой всего несколько блокнотов, и он понятия не имел, сумеет ли раздобыть еще.

 

27 июля 1660 г. Мы встали на якорь между Бостоном и Чарльзтауном, между 8 и 9 утра. Все в добром здравии благодаря простертой над нами деснице Бога. Ах! Эти люди должны возблагодарить Господа за милость Его, как в псалме 107: 21 и т. д.

 

Уилл слишком устал, чтобы писать больше. Он подул, чтобы чернила высохли, потом опустился перед кроватью на колени, помолиться о Фрэнсис и их пятерых детях. Старшему было всего шесть, младшая родилась, когда он был уже в бегах, и ему не довелось даже увидеть ее. «Дик, Бетти, Фрэнки, Нэн и Джудит… обереги их, Господи, и сохрани от всякого зла, и даруй им божественную Твою милость». Нед прав: безумие думать о них слишком часто. Нужно верить, что они снова встретятся. Их разлука не что иное, как Божий замысел. Но вид детей Гукинов неизбежно навел его на мысль о собственных чадах. Однако он обнаружил, что с каждым днем образы их становятся все более расплывчатыми. Малыши, должно быть, уже научились ходить и разговаривать. Они наверняка совсем не такие, какими он их запомнил. Уилл видел их словно сквозь туман.

Частый стук вернул его к реальности. Это Нед выбивал трубку о подоконник. Усталость туманила Уиллу голову. Все, что он мог, – это повалиться в кровать. Странное было чувство – лежать на матрасе, а не в гамаке: нет качки, не слышно топота и криков с палубы. Тишина. Он только краем сознания уловил, как скрипнул матрас, когда Нед растянулся рядом, и почти в ту же секунду провалился в глубокий сон.

 

Глава 4

 

Ричард Нэйлер вышел из Статерн‑холла рано утром в субботу, с первыми лучами рассвета. Предосторожности ради он сунул за пояс пистолет. Вполне вероятно, что во владении полковника Хэкера осталось оружие. Кто знает, на что способна его жена в приступе отчаяния? Он тихонько притворил за собой дверь.

Нэйлер отвязал лошадь и принес ей ведро воды. Пока она щипала траву в саду, он завернул смертный приговор в кусок ткани, бережно уложил в одну из седельных сумок и крепко затянул завязку. Перед тем как сесть в седло, он бросил последний взгляд на дом. Окна его были темными и пустыми, безжизненными, как в мавзолее. К пяти он был уже в дороге.

Летним утром он мчался галопом, наклонившись вперед в седле, – локти прижаты к коленям, глаза устремлены вдаль – по извилистым пустым улочкам, через только начинающие пробуждаться деревни и не сбавлял хода, пока не оставил Статерн‑холл милях в двух позади. К девяти он был у развалин древнего римского форта, отмечающего перекресток Фосс‑Уэй и Уотлинг‑стрит. Старинная дорога шла прямо на юг.

В течение дня он дважды менял усталых коней – сначала в Бербедже, затем в Таустере – и придержал лошадь только после полудня, когда понял по мильным столбам, что проезжает мимо поля боя под Нейзби. С милю или две ехал он неспешной рысью по плоской нортгемптонширской равнине, пытаясь узнать место, памятное по тому кошмарному июньскому утру пятнадцать лет назад. Где‑то тут кавалерия принца Руперта шла вверх по склону в атаку на врага, продираясь сквозь заросли дрока и кроличьи садки, но напоролась на тысячу железнобоких, которые с кличем «Господь – наша сила!» вынырнули из утреннего тумана и ударили ей во фланг. Командовал ими, как позже он узнал, полковник Эдвард Уолли. Нэйлер успел сделать выстрел, а затем конница круглоголовых врезалась в их передовую линию, и скакун под ним рухнул.

Весь день пролежал он среди мертвецов, придавленный убитой лошадью, истекающий кровью, с разбитыми ребрами и сломанным бедром, не в силах пошевелиться, и слушал, как стонут и умирают его раненые товарищи. К приходу темноты он впал в беспамятство. Следующее, что он помнил, это грохот выстрелов и боль от чего‑то острого, упершегося в грудь. Когда он открыл глаза, над ним стояли два мушкетера, круглоголовые, с заряженными ружьями, и обсуждали, стоит его прикончить или нет.

– Погоди‑ка, – произнес один. – Он на нас смотрит.

Они погрузили его в телегу, и он выжил, хотя в течение последующих месяцев часто сожалел об этом. Но как бы то ни было, вот он теперь, живой и на победившей стороне, и уж он‑то не совершит ошибки, поддавшись милосердию.

Нэйлер пришпорил коня и возобновил скачку на юг – шлейф пыли, ярость возмездия.

Ночь он провел в Сент‑Олбансе, в двадцати милях к северу от Лондона, разделив кровать в гостинице «Белый олень» с двумя другими путниками: торговцем зерном из Линкольна и пехотным капитаном, возвращающимся в свой полк в Йоркшире, и уехал в воскресенье, пока оба еще храпели. К середине утра, когда он ехал по Ладгейт‑Хилл через Лондонский Сити, колокола собора Святого Павла звенели у него в ушах, как бы приветствуя его возвращение домой с триумфом. Он направился прямиком в Вустер‑хаус на Стрэнде, но не успел проделать и десяти шагов от входа, как был остановлен одним из стражников лорд‑канцлера.

– Ричард Нэйлер, – отрапортовал он. – К сэру Эдварду Хайду.

Он был грязный, небритый, держал в руке пыльную седельную суму, обильно потел из‑за боли в старых ранах и одышки. Нэйлер попытался пройти мимо стражника, но тот тут же заступил ему дорогу.

– Сэр Эдвард на богослужении вместе с семьей.

– Ну, значит, пусть примет меня, как только освободится.

Стражник смерил его взглядом:

– Тебе известно, что сегодня день отдохновения?

– Мне известно, что ты болван. Передай ему, что приговор у меня, – слово в слово, уяснил? Он поймет, о чем речь.

Дохромав по коридору до приемной, он опустился в кресло. Грубость стражника его не задела. Он привык к тому, что его не узнают. И ему это даже понравилось. Без официальной личины действовать удобнее. Люди говорят свободно и выдают себя. До назначения на теперешнюю должность Нэйлер состоял доверенным секретарем при маркизе Хартфорде. Когда король вернулся на трон, именно маркиз выхлопотал ему место в новом правительстве в награду за долгие годы верной службы.