Закон забвения
– Отплыть они должны были до конца мая, – вставил Нокс, – потому как мы с тех пор проверяли всех покидающих Англию пассажиров. Если только они не сели на корабль в Голландии.
– Но об этом мы бы наверняка узнали? Отправьте одного из наших людей в таможенную контору, мистер Нокс, проверить списки пассажиров всех судов, отплывших в Америку в апреле и мае. Беглецы могли путешествовать под чужими именами.
– Да, сэр. – Нокс сделал пометку.
– Еще: есть ли у нас осведомитель среди пуританского сообщества в Спайтелфилдсе?
– Несколько, мистер Нэйлер.
– Тогда пусть наведут справки, но осторожно, где обретается преподобный Хук. Он приведет нас к семьям, я уверен.
– Наживим Хука и поймаем нашу рыбку, – произнес Принн[1].
Его узкие губы глумливо скривились. На впалых щеках виднелись буквы «МК», означающие «мятежный клеветник», выжженные по приговору верховного судьи одновременно с отсечением ушей. За годы буквы расплылись, превратившись в бурые неровные полосы, похожие на червоточины. Хотя наказание осуществлялось по приговору правительства Карла I, Принн, следуя прихотливым изгибам своей не обремененной принципами логики, оказался в итоге на стороне роялистов.
– Я этих Уолли и Гоффа знаю, – продолжил он. – Они стояли вместе с полковником Прайдом и его солдатами, не давая мне пройти в Парламент, потому как знали, что я из числа депутатов, которые не станут голосовать за суд над королем. Несколько недель продержали меня в мерзкой темнице и отпустили только после казни его величества. Я с удовольствием поглядел бы, как эту парочку вздернут и выпотрошат заживо.
Нэйлер кивнул в знак согласия, но больше ничего не добавил. Более того, отвел взгляд, предпочитая не видеть своего отражения в этих фанатичных глазах.
Два дня спустя, в воскресенье, вскоре после восхода солнца Нэйлер сидел у себя в кабинете, сочиняя меморандум сэру Орландо Бриджману, когда дверь отворилась и в комнату влетел Нокс.
– Хука нашли. Он снял сельский дом у богатого пуританского купца из Сити по фамилии Голд.
Нэйлер отложил перо, откинулся на спинку стула и радостно рассмеялся, но тут же одернул себя.
– А это действительно так? – спросил он. – Богатый человек по фамилии Голд?[2] Уверены, что это не шутка?
– Уверен, сэр, – горячо заявил Нокс. – Источник надежный. Накануне вечером я установил слежку за домом и поутру получил доклад, что Хук и его жена действительно проживают там, а вместе с ними и прочие – женщины и дети.
– Где это?
– Сразу за рекой, в деревне Клэпхем.
– Еще кого‑то засекли?
– Ни о ком не сообщали.
– Но ведь наверняка было темно?
– Точно, сэр.
Нэйлер сидел молча, постукивая указательным пальцем по столу. Он думал, что, возможно – маловероятно, но вдруг, – эти Уолли и Гофф прячутся вместе с семьями.
– Переговорите с сержантом стражи, – распорядился он. – Введите в курс дела. Скажите, что нам нужна дюжина вооруженных людей, чтобы нанести неожиданный визит в этот дом в Клэпхеме. Сегодня.
Глава 7
Нет смысла говорить о бедственном положении, в котором оказалась Фрэнсис Гофф ни с того ни с сего в свои двадцать шесть, за исключением разве того, что оно не оставляло времени предаваться печали. За каких‑нибудь несколько месяцев она лишилась мужа и отца, положения в обществе, дома, имущества, денег, прислуги и душевного покоя, если не считать простой и твердой веры, что Господь не напрасно послал ей это испытание и ее долг с честью его выдержать. Если бы не эта решимость, она бы наверняка сошла с ума.
У нее было пятеро детей, все младше восьми, причем средние, дочери Бетти и Нэн, обе болезненные, доставляли больше всего хлопот. Но не столько, сколько ее мать, лежавшая рядом с ней на постели с открытыми глазами и недвижимая, пока Фрэнсис пыталась влить ей в рот немного супа с ложечки, одновременно кормя грудью младенца Ричарда. Светало. Она слышала, как наверху тетя Джейн велит Фрэнки, старшенькой, помочь сестре Джудит одеться. Дядя Уильям в кухне штудирует Библию; из всех домочадцев его, похоже, меньше всего заботит их стесненное положение.
Дом был маленький – коттедж в конце улицы, в полумиле от центра деревни, с двумя комнатами наверху. Одну занимали Хуки, другую делили девочки, тогда как Фрэнсис спала внизу в гостиной. Каждый вечер она раскатывала на сыром полу матрас между постелью матери и люлькой Дикки. Помимо кроватей, стола и полудюжины деревянных стульев в кухне, другой мебели не было – мистер Голд планировал снести старый дом и построить на его месте новый. Впрочем, в шкафах, сундуках и буфетах жильцы нужды не испытывали, так как им нечего было там хранить. Из имущества остались лишь одежда, бывшая на них, пара запасных рубашек и сорочек, куклы девочек и три семейные Библии. С Хуками дело обстояло лучше, их собственность не конфисковали, но пожитки они свезли на склад в городе. Дядя Уильям денег никогда не имел, к тому же отдал бо́льшую часть сбережений Уиллу и Неду при отъезде, так что теперь в его распоряжении были только десять фунтов, одолженных у мистера Голда. Тетя Джейн позаимствовала несколько шиллингов и совершала ежедневные вылазки в деревню с целью купить домашних продуктов, из которых они с Фрэнсис сами готовили еду. Слуг не было. Как не похоже это было на жизнь, которую вела Фрэнсис прежде: апартаменты в Сомерсет‑хаусе, дом на Кинг‑стрит, почтение, подобающее семье, принадлежащей к ближнему кругу протектора.
– Мужайся, дитя, – говорил дядя Уильям, застав ее в слезах. – Господь довольствовался и меньшим, а мы хотя бы есть друг у друга.
Это так. Но у нее не было мужа.
[1] Принн обыгрывает значение фамилии Хук (Hooke), созвучной слову «Hook», то есть «крюк».
[2] Обыгрывается значение английского слова «Gold» – «золото».
