Занятная игра в жизнь
Александр попытался поймать ее за руку, стряхнуть снег с шубки. Но она, не принимая его услуги, опять вырвалась и резко пошла вперед, бросив:
– Не надо!
– Ну, как знаешь… – послал ей вслед Александр.
Этот жест был последней каплей терпения. «Пусть идет куда хочет, а я сяду в троллейбус», – решил он.
Елена, пройдя с десяток шагов, остановилась, почувствовав, что ее сзади не догоняют. Оглянулась, увидела его, стоящего на остановке, нервно произнесла:
– Саша!
Он не среагировал, продолжая тупо стоять на месте. Подкатил троллейбус. Толпа пошла внутрь, он – следом. И тут краем глаза заметил, как Елена обиженно развернулась к нему спиной и уже не пошла, а побежала в сторону своей работы.
Он уже было занес ногу на подножку, еще секунда – и ступил бы, и внесла бы толпа его внутрь, и уехал бы он, и не звонил ей, не искал, потому как только что понял всю вздорность, глупость, невыдержанность ее характера – разве же можно найти с ней общий язык? – но в последний момент, увидев этот жест, жест человека, в общем‑то, уже сожалеющего о том, что все так нескладно вышло, не выдержал, остановился. Перед самым лицом клацнули двери, и троллейбус, чуть побуксовав на скользкой дороге, тронулся.
Александр поспешил за Еленой… «Скандал скандалом, но ведь она же не желала, чтобы я уехал. Она же не хотела разрыва, я сам на него решился» – подумал он и мысленно добавил – почти по Достоевскому: «Решился, но не смог переступить…»
Он дал себе право пожалеть ее. Ведь только что все могло бы закончиться. Мгновенье – и события пошли бы по‑другому. Их чувства не успели бы развиться, а они сами так и осталась бы непознанными друг для друга – а так легче расставаться, ведь не знаешь, что потерял.
В ее кабинете они долго сидели молча, постепенно успокаиваясь. Сотрудницы, заглядывающие к Елене с бумагами, чувствовали некое напряжение между ними, с любопытством посматривали то на нее, то на Александра, делая для себя какие‑то выводы. Александр с Еленой тоже делали для себя какие‑то выводы.
ВСЕ В ПОРЯДКЕ
– А я сегодня ночью плакала, – сообщила Елена ему на другой день при встрече.
– Чего это?
– Не знаю… Себя жалко.
Он попытался войти в это ее жалко. Вспомнилось, что ему тоже бывало когда‑то себя жалко. Детский эгоизм. Приходят вдруг мысли, что ты такой несчастный, непонятый, обделенный – и оттого становится бесконечно тоскливо. Но все‑таки есть что‑то человечное в этом чувстве: это желание тепла, ласки, участия в твоем я. Это так согревает душу. Александр подумал: «Ведь она же как ребенок, раз ей присуще такое чувство… А разве можно не пойти навстречу ребенку?»
– И вообще, вчера все так глупо вышло. Я и сама не знаю, куда меня понесло… Я думала о тебе всю ночь. И пришла к выводу, что напрасно обидела человека.
– Да это я тебя обидел, – смущаясь, произнес Александр, чувствуя грех за собой и заодно стараясь снять вину с «осознавшего» человека.
«Ведь действительно, если разобраться, то я сам все начал… Женщина мне доверилась, а я вместо благодарности стал оскорблять ее, намекать на прошлое… Будто бы у нее не должно быть этого прошлого. Будто бы можно осуждать женщину за попытки создать счастье… Кто виноват, что ей жизнь подсовывала не тех мужиков? А ведь она просто, по‑бабски, принимала их со всеми недостатками, стараясь наладить отношения, построить семейную жизнь. Все вполне понятно… И эта ее реакция на твои слова, в которых ты явно увиливал от обязанностей по отношению к ней, тоже вполне нормальна. Естественно, она испытала смущение. Отчего и поднялось наболевшее, и – как следствие – все то, что произошло. А сейчас… сейчас она очень переживает за вчерашнее – все правильно, такая реакция и должна быть у нормального человека; так что ты зря вчера все начал. Ко всякому человеку надо хорошо относиться, а к женщине – тем более…»
– А если бы я вчера уехал, что бы ты делала? – испытывающе спросил Александр.
– А ты надолго бы уехал?
– Навсегда.
Елена подумала с минуту, а затем произнесла:
– Я бы пришла к тебе… На третий день.
– А почему на третий?
– Чтобы ты слишком много о себе не думал!
И это ее откровение, и этот юмор были так приятны Александру. Он в каком‑то чувственном порыве притянул Елену к себе и начал осыпать поцелуями. «Действительно, я дурак, – подумал он. – Все нормально». Затем в недоумении спросил:
– А ведь мы могли бы увидеться в секции?
– Не могли бы.
– Почему?
– Потому что я туда не пришла бы.
– Совсем?
– Да.
– Почему?
– Я бы не смогла быть с тобой рядом после всего этого.
И опять эти ее слова оказались по душе Александру, и опять он ощутил в себе что‑то поросячье – словно бы насвинячил он в последний раз.
В общем, Александр посчитал их стычку простой и нелепой случайностью, которая пока ничем не подтверждалась, а наоборот, казалось, что Елена всей душой расположена к нему. Она опять была прежней: отзывчивой и внимательной, и особенно чувственной – в постели.
Елена разоткровенничалась и рассказала Александру историю своей жизни. А он, в свойственной ему манере додумывать, нарисовал в уме картины, уже почти с готовыми выводами.
В самом раннем детстве, еще до школы, Елена была оставлена родителями. Нашелся предлог – им некогда. Отец днем работает, вечером учится, мать – то же. Живут на съемной квартире. В общем, Леночка, едва оторвавшись от материной груди, перекочевала, образно говоря, к груди бабушкиной. Бабушка с дедушкой имели свой дом на окраине города. Дом стоял на склоне оврага, и сад, буйно разросшийся от обилия солнца и влаги, топил его в своей зелени.
