Записки об экзорцисте
На первом этаже пусто. Никаких признаков жизни и присутствия Юрика: запас еды не тронут, чайник – холодный. Антон присоединился к Туче на втором этаже.
– Может он просто ушел, как‑то удалось смыться отсюда? – предположил Антон.
– Пурга! Отсюда не уйти – проверено, – в руке у Тучи была зажата бутылка водки, из которой он время от времени прихлебывал.
– В комнатах никого. Где он спал обычно?
– В коридоре, на тахте, говорит там самые лучшие сны
– А ты, Туча, где спишь?
– В гостиной, там бар.
– Ясно. Тут же три этажа, надо найти вход на мансарду.
– Идем, как‑то я сам не догадался, – Туча прихлебнул водки и зашагал по коридору.
Коридор привел к кладовой, откуда на третий этаж вела узкая лестница, видимо мансарда жильцами редко использовалась и была нежилой. На лоб Антону повисла нить паутины. Туча, шумно сопя, принялся подниматься по крутой лестнице.
– Твою ж мать, – воскликнул Туча, оказавшись наверху.
Следом за ним поднялся Антон и увидел висящего под потолочной балкой Юрика. Петля орудием смерти сжимала тонкую шею. Пах его был мокрым, внизу на деревянных досках скопилась лужица мочи. Синий и опухший язык вывалился изо рта. От сквозняка старого дома тело едва заметно покачивалось из стороны в сторону, наподобие угасающего маятника.
– Ну надо помянуть кента, – сказал Туча и глотнул водки. – Сымаем? Или пусть сушится? Кто ж нам теперь жрать будет готовить? Эх, Юра.
– Надо поискать предсмертную записку, так вроде положено.
– Да какие тут могут быть записки, ты понимаешь, Антоха, что мы вдвоем теперь здесь остались и ты теперь со мной будешь бухать.
У Антона упало.
– Давай снимем его и спустим вниз, похоронить надо. В кладовке видел лопату и молоток, крест собьем. По‑людски же надо.
– Ну давай сымать тогда. Хорошо, что он чахлый такой, ташить легко будет.
Юрик и правда весил как воробышек. Вытащили из петли и спустили на первый этаж. Его хрупкое тело завернутое в белую простынь легло в вырытую Антоном могилу, недалеко от окон кухни, где покойник готовил обеды. Пьяный Туча крякнул: «Царствие небесное». Антон сказал: «Земля пухом», и начал засыпать тело землею. Свежая могила символом конечности и зыбкости жизни увенчала собой задний двор особняка. Двое мужчин, сделав дело удалились в дом завтракать и поминать Юрика.
– Хороший был мужик, мастер, – разливая водку по стаканам сказал Туча, – ты в этом случае должен, должен просто, Антон, выпить, понял?
– Да понял‑понял, немного только.
– Я как раз огурцов нашел маринованных, закусь – тема. Не чокаясь.
Выпили, Антона аж передернуло с непривычки, закинул в рот хрустящий огурец и быстро‑быстро принялся жевать, чтобы перебить вкус спирта. Жаренные яйца и по четыре сосиски на брата, вот и все поминки.
– Как‑то и не верится вовсе, только вчера был с нами и тут на тебе.
– Нервы сдали, – Туча закинул в пасть яйцо и принялся со смаком жевать, – слабохарактерный.
– Да тут у каждого сдадут. Неизвестно что, и как, и зачем мы здесь, что мы должны делать тут?
– Кайфовать! Водка то не уменьшается, как яйца в холодильнике.
– Тошнит уже от яиц и сосисок.
– Пей водку без закуски, что за проблема?
– А ты, Женя вообще непробиваемый, тебе не жалко Юрика?
– Ты че попутал что ли? Мне жалко, мне всех жалко. Давай еще накатим? По чуть.
– Не я пас, пей сам.
– Интеллигента включаешь, расслабься если помирать, то с водкой
– Не, я пойду почитаю. Чайник возьму и пойду читать.
– А ну давай‑давай, потом ещё поговорим. Много не начитывайся там.
В лиловой комнате, лицом вниз на широкой кровати, лежала Юля. Плечи её содрогались от плача. Услышав скрип двери, она обернулась и в зеркале увидела Антона, вошедшего с чайником в руке.
– Антон, привет, – сказала Юля, по её пухлым, еще таким детским щекам потекли слезы.
Антон написал на запотевшем зеркале указательным пальцем «что случилось?»
– Андрей, он козел, он меня бросил, – ответила Юля и разрыдалась ещё сильнее, не услышав, как дверь вновь приоткрылась. – Он не хочет больше со мной встречаться. Приехал и сказал об этом. Мне так плохо. Я хочу умереть.
– «Да брось ты, все будет хорошо»
– Не будет! Все будет только хуже, папу убили, Курт покончил с собой, и Андрей меня бросил, я не могу так больше, еще мама постоянно пьет и злится на меня, всем недовольна. Достало все. Я не шучу, Антон, эта мысль уже давно у меня в голове, я хочу умереть, я не хочу жить.
Антон сел на кровать рядом с Юлей и попытался втянуть девичий запах, но запаха не было, рядом сидело как будто привидение и плакало, закрыв лицо руками.
– Это всё против меня! Я устала и ничего не хочу, я устала уже плакать. Почему он меня бросил? Даже не объяснил. Чем я плохая, чем не устроила? Я поцарапаю его девятку, урод конченый. Говорил, что любит, а сам бросил. Я плохая. Я уродина.
– «Нет. Найдешь другого», – написал на зеркале Антон и слегка скривился, подумав, что это такая банальщина..
– Не хочу я никакого другого, я хочу этого! Судьба бьет меня, за что? Я действительно подумываю о том, чтобы прекратить эти страдания, эту тупую жизнь свою. У мамы есть крепкое снотворное, я отравлюсь. Я все решила. «Алаберон» называется, я видела.
– «Ты знаешь, что Курт был буддистом?»
Юля махнула головой.
– Да. Знаю. Его прах кремировали и отправили в буддийский храм, только забыла куда именно.
– «В буддизме отрицательно относятся к самоубийству, после него можно переродиться в аду или в какое‑либо животное»
– Ну и что! Плевать мне на ад и животных. Курт сделал это, и я сделаю, мне нечего терять.
– «Он отбросил себя от нирваны намного шагов назад, ты ведь не хочешь отказаться от..». Поднес чайник и «запарил» им все зеркало, после чего продолжил‑ «от освобождения, надо просто перетерпеть это все. Это будет самая твоя большая ошибка»