Золотой миллиард

В тот день у Алены должен был состояться первый концерт в филармонии в составе основного оркестра и это безусловно особое событие. Музыкальный гений пятнадцатилетней девочки оценили и как победительницу какого‑то музыкального конкурса пригласили сыграть во взрослом оркестре. Иван купил подарок по такому случаю, точнее Ирина купила, потому что хорошо знала вкусы его сестры. Так сертификат в книжный магазин и лежит в бардачке рабочей «лошадки». Мы жили близко, минут десять на авто.

– Была другая машина?, – спросил Серов.

– Рено каптюр. Бордо.

– Почему не поехал на красном Рено тридцать четвертого года выпуска? , – спросил генерал.

– Поставил на тех осмотр.

Выдержав паузу и не сводя с Ивана взгляд, генерал сказал: – Ты старший из многодетной семьи.

– Так точно. Мы с братом погодки, мама умерла от воспаления легких, когда брату было всего три года. Во втором браке у отца родились две дочери. Получается, нас четверо было. Я заехал к отцу, чтобы заодно завести материалы для второго магазина и так получилась, что отцовская теща застряла в пробках, и я остался посидеть с Аней. Отвлек ее игрушкой и остался. Она, конечно, знала меня и не капризничала. Они уехали в конце пятого часа. Аня пританцовывала под музыку на игрушечном пианино, потом села складывать кубики. А Агата Васильевна всё не приезжала. Я включил телевизор, звонил приятелю на счет завтрашней работы . Он не отвечал и я подумал: – Лишь бы не запил. Бывали у него такие «провалы». Половина шестого. Я выглянул в окно, полагая, что пора бы еже увидеть под окнами ее красную киа рио. Потом позвонил, телефон молчал: и у отца молчал, и у мачехи, и у брата, и у его девушки…, – тихо сказал Иван и те страшные события ожили перед его глазами, – но позвонила Ирина и сказала, что наш сын задыхается. У нее была паника, она кричала и плакала в трубку. Я тоже…подумал про воспаление легких. Костик ведь недавно переболел, может, не долечили. Мамы не стало из‑за воспаления, и я знаю, что болезнь может развиться очень неожиданно. Я сказал как можно скорее бежать в платную, детскую поликлинику на первом этаже соседнего дома. Мы часто туда обращались. Я говорил сыну:

– Держись герой! Папа едет! Всё будет хорошо, – схватил Аню и выбежал из отцовской квартиры.

На улице было мало машин. Как потом вспоминал Иван: меньше, чем обычно, но в той ситуации было не до количества машин на любимых питерских улицах и даже непривычно большое количество перебравших граждан, валяющихся на земле как‑то не вызвало желание подойти.

– Моему сыну было плохо, и ни о чем другом я думать не мог и мчался по полупустым улицам и не замечал, что что‑то не так. Золотая осень. Воскресенье. Народ разъехался по паркам, садам. К тому же я уже говорил: на машине минут десять, тогда я домчался намного быстрее.

В приемной с большими окнами в полукруглой раме играла музыка, за столом администратора никого не было. Эта поликлиника работает круглосуточно, и в какое время сюда не доводилось приходить, непременно было людно. А тогда – нет. Иван закричал: – Ирина! Ирина!, – но никто не ответил, тогда он свернул направо в коридор и увидел двух взрослых людей лежащих на полу. Первая, наверняка, была администратором, молодая девушка с растрепанными светлыми волосами и она будто бы билась в припадке, как многие «пьяные» на улице. Не так сильно, как при эпилепсии: с перерывами вздрагивали руки и плечи, а на лице, руках и ногах и как теперь известно, по всему телу проявились серые пятна и кожа в этих местах будто вареная. А второй – мужчина средних лет, с бейджиком доктора не подавал признаков жизни. На его лице также были серые пятна.

– Я взял телефон и набрал Ирину: хотел предупредить, что в больницу идти опасно, здесь какая‑то эпидемия. Заиграла ее мелодия «К Элизе», за месяц до этого при подключении бесплатно предложили выбрать подарок. Купили ей вторую сим карту для работы, Иришка …хотела вернуться к проектам удаленно, как дизайнер, и она попросила именно эту мелодию. Ей нравилось, как Алена играет «К Элизе». Иван сделал паузу, чтобы совладать с голосом и когда заговорил, голос стал будто чужим.

– Они оба еще дышали, серые пятна расползлись по их телам. Я звонил в экстренные службы, делал искусственное дыхание. Сначала на моих руках умер Костик, потом Ирина. Дальше я плохо соображал, не знаю, сколько прошло времени, как в один момент подумал, что не помню, где оставил Аню и вернулся в приемную. Она рисовала. На маленьком столике лежала бумага и фломастеры.

– Откуда в больнице фломастеры?, – сухо спросил Серов.

– Из магазина. Это частная поликлиника, – в запале огрызнулся Иван.

На самом деле он немного солгал. Фломастеры и, правда, были: это он помнил с прошлых посещений. Анечка сидела возле администраторского стола и с улыбкой смотрела на стену, на которой играли солнечные зайчики. Тогда, именно в тот момент Иван осознал, что произошло нечто немыслимо страшное. И пока он так думал, услышал в противоположной части коридора странные звуки, будто кто‑то вскрикивал: – Эм! Эм! Ммммм!

Что взять с молодого отца? Тогда он еще не знал, что нельзя оставлять детей одних от слова: совсем, даже на минуточку. Он опять оставил Аню и пошел на этот звук. В раздевалке напротив процедурного кабинета на полу лежал мужчина в обычной одежде, не медицинской униформе. Вероятно, кто‑то из персонала переодевался. Открытые глаза залила чернота, серых пятен на коже не было, вместо этого он чрезвычайно бледен, прямо как не живой. Иван потрогал незнакомцу лоб. В самом деле, он потрогал лоб, как больному ребенку, хотя стоило бежать и не оборачиваться. Лоб оказался холодным, как питерская набережная в прохладный денек. И не успел Иван ничего подумать, ни сделать, как рука этого мужчины вцепилась в его руку и, хотя уже далеко не человеческий взгляд блуждал по ящичкам, превращение не закончилось. Он попытался освободиться, отчего рука, подчиняясь собственной воле, сильней впилась в Ивана. Он начал отбиваться, бить по этой автономной руке и боролся с ней, казалось, вечность: вспотел, покраснел и чем больше сопротивлялся, тем сильней становилась хватка и рука начала терять чувствительность, неметь. Каким‑то чудом с таким довеском, Суровин дополз до процедурного кабинета напротив раздевалки и задушил камня жгутом. Такое возможно только на стадиях превращения, а когда вернулся в приемную, Ани там не было. Ребенок пропал. Иван взвыл от отчаяния и выбежал на улицу.

Вот они ворота в другой мир. Через двери поликлиники Иван вошел в обычный, частный центр, а вышел в постапокалиптический мир. Он обещал жене и сыну, что вернется и проводит их как положено, но этоу не суждено было сбыться. У жертв эпидемии нет могил.

А город молчал. Город жил, жил, выдохнул и замолк. Машины стояли, теплый, сентябрьский денек кружил листву во дворах, в кофейнях на столах лежали открытые книги, работали светофоры, на перекрестке, будто задумавшись, остановился трамвай. Иван пошел домой. Это направление в тот момент почему‑то показалось ему самым верным и, наверняка, скоро бы спохватился бы и стал искать, звать сестренку по имени, как между домом, где находилась поликлиника и его домом, запиликал телефон. Иван достал его из заднего кармана, не удержал, и телефон упал на асфальт, но не разбился. Услышав вызов, он подумал о невероятном чуде: кто бы ни звонил, может он скажет: что всё это не правда и можно проснуться. Может он как‑то объяснит вот это всё.

– Вано, – крикнул Витькин голос в трубке.

– Да, я, – ответил Иван, не зная, что его больше удивляет: что он жив, или что брат жив.

– Ты ведь это тоже видишь?

– Люди умирают, – хрипнувшим голосом сказал Иван.