Золотой миллиард

– Нет. Как ты сказал «не готовь», так и не готовила, – ответила девочка и спросонья, не обратив внимания на ворчание медвежонка, убежала обратно в дом. Иван открыл ворота, чтобы было удобней затащить ящик во двор, как у соседа напротив залаяла овчарка, а следом, будто из неоткуда появился соседский сеттер и прямиком к ящику, заливисто лая и подпрыгивая. Медвежонок с испугу потянул лежащую на краю шкуру, и она как‑то рухнула на него, так что пришлось срочно «откапывать» хотя бы потому, что по этой шкуре он мог вскарабкаться и убежать. За сеттером бежала соседка Нина – молодая, сочная женщина, в коротком домашнем халатике и закричала: – Ириса! Ириса! Домой! Назад!, – пробежав четыре двора она немного запыхалась, взяла собаку на поводок и сквозь возмущение недостойным собачьим поведением, сказала: – Прости, Вань. Сбежала. И что на нее нашло. О!, – воскликнула Нина, заметив медвежонка. От удивления верхняя пуговка на пышной груди сдалась и расстегнулась.

– Как в кино, – со сдержанным раздражением подумал Суровин, – как в кино, а мне не интересно.

– О!, – повторила Нина и решила, что в общем‑то это мелочи и возиться теперь с пуговкой неудобно. Нина и Иван пусть и просто соседи, но похожи друг на друга как близкие родственники, про которых говорят «медведи худыми не бывают». Оба рослые, основательные, с карими глазами, русыми волосами и такой простой внешности, что, если за ней нет характера, так всю жизнь невидимкой и проходишь.

– Привет, Нин. Дрова‑то привезли?, – спросил Иван и нахально сунул ей в руки медвежонка.

– Привезли, Вань. Привезли. На банный год хватит. Где ж ты его взял?, – низким голосом спросила она и откашлялась.

– В магазине по карточкам. Буду пельмени с медвежатиной делать.

Нина опешила, а Потапыч прижался к упругим грудям и засунул холодный нос прямо в середину, в точку между грудями и облизал там.

– Какие пельмени? Жалко ведь…шутишь, – засмеялась Нина и погладила медвежонка, отталкивая заливающегося лаем сеттера ногой.

– Шучу, – сдержанно признался Суровин, перетащил ящик за ворота и потянулся за своей животиной, – Всё: подержала, хватит. Дальше за карточки.

– Можно и за карточки, – игриво ответила Нина, отдавая медвежонка, – могу и натурой: лесной ягоды насобирали три литра и грибочки соленые остались. Перекусишь, а то ж твоя готовить не умеет: тяжко при твоей службе еще и за плитой стоять.

– Нинок, ну какие грибочки. Так наколю бензопилой, по‑соседски, – сбился с мысли и потерял нить беседы Суровин, – приговорю твои дрова, а теперь извини: по графику сон.

– Ну да, ну да, – раскраснелась соседка и потянула сеттера в дом.

Иван закрыл ворота, обернулся и наткнулся на взгляд жены. В оранжевых, резиновых перчатках, коричневом фартуке, с простым хвостиком, куда поместилась ее густая темная копна кудрявых волос, она походила на хорошенькую куколку из тематического набора с огромными, синими глазами, в которых утопаешь на счет «раз» и не можешь вынырнуть. Собранная и восхитительно‑манящая с легким укором и сильным английским, в ее случае, не выводимом акцентом, она сказала: – Опять эта Нинка!

– Нина. Да. Вдова всё‑таки с двумя детьми. Надо с дровами помочь.

– Вокруг столько русских, а колоть должен почему‑то ты, – фыркнула Джеки.

– Армагеддон свершился, стену осаждают миллионы кровожадных зомби, существование человечества под угрозой, а жена ревнует к соседке, – подумал Иван, считая легкий флирт делом, одобренным почти на законодательном уровне. Легкий, соседский флирт при забитой службой и заботами жизни является хорошим тоном. Скучно Нине. Почему бы не развлечь. Сейчас он так вымотался, что говорить об этом вслух даже не стоит начинать, поэтому поцеловал жену в щеку и проговорил хорошо зарекомендовавшие себя фразы: – Обожаю тебя. Ты – лучше всех.

– Ну допустим…, – чувствуя недоговоренность, осторожно просияла Джеки.

– И где: с возвращением любимый муж. Ты, наверное, так устал: трое суток службы, бессонная ночь. Дай‑ка я скажу что‑нибудь приятное, обниму, сниму сапоги, сделаю массаж, – сказал Иван, переодеваясь в теплом гараже у ворот. Он повесил полевую форму на подаренный его взводом на день рождение деревянный манекен, тут же включил душ в углу и услышав, как забавно вскрикнула Джеки, улыбнулся.

– Иван, – забежала она в гараж, выдохнула, вернула голосу ученое, назидательное спокойствие и продолжила, пока он намыливал мочалку: – Ты говорил: медведи на улице это шутка, стереотип. Откуда у нас на лужайке медведь?

– Медвежонок, – уточник Иван и продолжил, намыливая голову и отплевываясь, – ты же умная женщина, Джеки. Что за вопрос? Откуда медведь. Из леса…вестимо.

Он смыл пену, вытерся и обернулся полотенцем под вопросительный взгляд жены, которая так и стояла в перчатках. Это она еще защитный экран в лаборатории, устроенной в одной из спален их просторного, деревянного дома, сняла. А так вид у нее далеко не обычный для хранительницы очага. Джеки совершенно не волнует тот факт, что у нее с готовкой паталогическая несовместимость. Где‑то на подсознательном уровне, который не сотрешь, не поправишь, приготовление еды воспринимается ею занятием примитивным, даже постыдным для ученого ума. Как только кастрюлька с геркулесом оказывается на плите или сковорода с яйцами или просто яйца в воде, то каким‑то непостижимым образом это обстоятельство напрочь выветривается из ее хорошенькой головки. После последнего пожара на семейном совете Джеки была освобождена от готовки пожизненно, и если бы русскую женщину это могло хоть как‑то и хоть сколько‑то взволновать, то дочь повара и спившейся поэтессы восприняла это спокойно, как должное. В ее семье готовил или приносил еду отец.

В остальном же Джеки большая умница и чистюля: всё отмыто, наглажено, цветы посажены, ягоды политы, ребенок под присмотром, график кормления куриц соблюден. Когда Ивана нет дома, она съедает пару тостов утром и столько же с копченым мясом вечером. Худенькая, симпатичная брюнетка с синими глазами подняла правую бровь, настаивая на объяснениях.

– Он остался без матери и скоро бы погиб.

– Не все выживают, – мягко сказала Джеки, настаивая на том, что это не аргумент.

– Не все погибают, – парировал Иван, – на днях по телевизору показывали егеря на севере и его медвежий приют. Свяжусь с ним и пристрою Потапыча. Дадим ему шанс вернуться в лес вот таким здоровяком, – он поднапряг богатырский торс и бицепсы и пошел на Джеки, выставив вперед сначала правое плечо, потом левое, потом снова правое и левое. Джеки попыталась сдержать улыбку, еще чуть‑чуть попыталась, еще немного, с любимого мужа спало полотенце, и стена рухнула: – Ну что ж. Попробуй, – согласилась она, игриво оглядела мужа и спросила: – Ты сильно устал?