Золотой миллиард

Отец Семен самовольно занял пустой дом на окраине поселка под молитвенный дом. Что у них там случилось Иван точно не знает, некогда разбираться. Казалось бы, занял и занял, дом‑то пустой, если б понадобился человеку, то можно было бы и попросить освободить помещение. Но у мэра было другое мнение. До потери руки Витя был совсем другим по характеру и что касается Ивана, то он от дружбы не отказывался, а вот о Подбережном такое сказать сложно. Потеряв часть тела человек, конечно, не испытает приступы радости и счастья: Витька же просто осатанел, даже лицом почернел. Гнал отца Семена с ружьем, палил в воздух и ругался на всю Исту: раз бог допустил купир‑35, то молиться на вверенной мэру территории такому богу не дозволяется. Вроде как на бога разозлился. С друзьями, товарищами по службе со многими общение прекратил совсем или жестко урезал. С неприятным удивлением в один момент Иван понял, что больше нежеланный гость в доме Подбережного. В Витьке что ли поселилось чувство неполноценности, он начал жутко ревновать свою жену ко всему мужчинам Исты, хотя повода Марина не давала: тут все на виду.

Дело осложнилось тем, что от запаха алкоголя, от пары рюмок на него стало так накатывать: бегите кто куда. Последний раз он отшвырнул сына, что тот полетел со ступеней дома и ходил месяц с синюшной рукой и надавал Марине пощечин. Неприятная картина: самому с утра противно было, поклялся больше не пить. Так два года и ходит «сухой» и злой, боится один остаться: без руки и без характера кто на такого посмотрит. Сейчас нормально вроде живут, побитым никто не ходит. Всё своё рвение и желание быть нужным и важным Подбережный направил в профессиональное русло.

У Ани горели глаза. Для однообразных дней Исты такая прогулка определенно большое развлечение и событие, которое будут обсуждать. Будучи по натуре скромным и рассудительным ребенком, она никогда не подойдет первой к играющим детям. Будет как старушка сидеть на скамейке, хотеть играть, смотреть и даже тихонечко вздыхать, но не подойдет. Сколько раз они с Джеки тихо хихикали, наблюдая, как кто‑нибудь из соседских детей позовет ее в игру и тогда маленькая леди потушит довольную улыбку, взглянет куда‑то вдаль и скажет в собственной манере: – Можно, можно…, – ну и будет носиться, как обычный ребенок. Для Ивана это как бальзам на сердце. По правде, он опасается, что Аня выдаст что‑то ведьменское при посторонних, засмеют ведь ребенка, наговорят, а то и посчитают нездоровой и запретят своим детям играть с ней. И будет все детство сидеть одна и вздыхать. Раньше говорили, что дети жестоки, а сейчас, когда взрослые в принципе на взводе и в постоянном напряжении от них тоже особого добра ждать не стоит. К Ане подбежали девчонки Тимохина, взяли ее за руки и потащили с собой, вперед, к другим детям. Она взглядом попросила разрешение и, получив его, убежала с сестрами.

Две группы объединились. Отец Семен давно простил мэра, как и велят заповеди его бога, и поприветствовал Подбережного словами: – Добрейшего денечка, уважаемый, – сказал так и, получив обычный раздраженный взгляд вместо привета, скорее отошел подальше от его кислой полуулыбки. Отец Семен встал в начало процессии, где шли в основном мужчины, в середине, поспевая под взрослый шаг и возбужденно галдя, предчувствуя приключение, бежали дети. В конце шли в основном девушки да женщины, некоторые с колясками и малыми детьми. Они болтали меж собой о тряпках, рецептах, саде и шептались о чем‑то таком, о чем другим слышать не надо, чтобы вдруг захохотать или обменяться смущенными взглядами.

А стариков в Исте нет. Людей старше шестидесяти сложно встретить и на Урале и в Китае , и в Индии и среди беженцев из других стран. Кого не «сожрал» вирус, добили осложнения этого вируса: в следующую же неделю после заражения почти все люди старше шестидесяти лет поумирали от сердечного приступа. Нынешние дети про стариков только слышали, да в кино видели и, возможно, так оно и будет дальше. Прошло мало времени, чтобы делать выводы и ученые по УчТэВэ, не желая пугать, пространно рассуждают о том, что с возрастом вирус негативно скажется на всех. Скорее всего. Возможно. Может так случится, что старость исчезнет, как этап жизни человека.

Некоторые бойцы его отряда тоже вышли прогуляться. Иван заметил у всех самодельное оружие. Его много сейчас на руках и у гражданских, и у военных, у всех. У отца Семена тоже было замечено оружие «от бесов каменных». Пока не было серьезных бытовых конфликтов, власть не трясет население, а если потрясет, то оттуда попадает много чего стреляющего. Да и выходить за ворота с голыми руками признак недалекого ума. Еще тогда, когда погиб тот рыжий парнишка в отцовских садах, Иван потом гадал: откуда взялся камень?! Ну не было же нигде! Опыт. Чуть позже он и другие люди заметили у камней «сон». Они замирают с открытыми глазами и могут находится в таком состоянии долго, ученые пока не нашли предел и причины этого сна. Как найдут, так сразу скажут. Ни раз случалось, что внутри города, где было много людей, просыпался такой зомбик и приносил много бед.

– Посевная прошла успешно, – чего‑то вспомнил мэр и покосился на Ивана. Скверный нрав мэра имел для Исты весьма положительные последствия. Всеми силами стремясь быть полезным и доказать, что он еще ого‑го, благодаря его расчетливым стараниям две последние зимы не было ни голода, ни перебоев с поставками тепла и грузов.

– Хлеб, пирожки, булочки, мука, каши. Всё будет. Подвезли новую маслобойку. Запечатанную. На складе у Катьки лежала среди барахла.

– Отлично, – сказал Иван.

– Да, масло, сыр. Все сытые будут. Коров бы побольше. Возьми может двух коров на следующий год? Когда вижу, как мои пацаны едят, душа поет. Сам помнишь, как во вторую зиму крыс и желуди ели.

– Вот он куда клонит, – подумал Суровин и в голове его открылись незамысловатые расчеты. Куда двух коров! Он с одной то не знает, что делать. Это же их доить надо, а доить корову это не женскую грудь мять, еще коровы того, лепёхи делают и жрут сено. О покосе капитан Суровин, как бывший городской житель слышал только адские истории мук под жарким солнцем. Но это не праздный разговор из разряда «хочу – не хочу». Это вопрос выживания, поэтому так поразмыслив он дал ответ: ‑Надо, так надо. Если ты, как глава Исты решишь, что корова нужна, то Гофман заведет себе одну.

Подбережный усмехнулся и смачно сплюнул, закрепив таким образом их договор. Но на этом пожелания мэра не закончились, и он дипломатично начал издалека, но так чтобы не слишком далеко: – Сейчас‑то хорошо. Только работать надо, не лениться. Бабоньки наши с детьми клубнику выпололи. Скоро картошку окучивать, – вдруг появились в голосе мэра добрые нотки и Суровин понял к чему ведет и зачем.

– Ты знаешь, мы там не пряники едим. Люди должны выходить отдохнувшими.

– Тсссффф, – презрительно фыркнул Витек, – дрыхните пол службы. Давно вас за стену отправляли‑то? Эти твари сами не сдохнут.

– Да, давно не отправляли, а отправят – пойдем. Наша служба и опасна и трудна, и на первый взгляд как будто не видна…

– Вечно твои шуточки дурацкие. Ну помоги с картохой!

– Я тебе с последнего взвода двух бойцов с бронью отправил. Трактористы, слесаря, двадцать человек с маленькой Исты. Справитесь! Окучите. Мы не знаем, чего ожидать в каждый выезд, поэтому всегда должны выходить со свежими силами. Вопросы есть?

– Со свежими силами выходить они должны, – исковеркал Подбережный, – приходят и на баб своих залазят только в путь, а они потом с пузами бегают, я их на картоху с пузами послать не могу. Бегают по лесам и шпиляться, бегают и шпиляться и всегда со свежими силами. Глаза довольные, а мы на картохе сдохнуть что ли должны?! Трех человек дашь на полденька не упахаются, уже будет маленькое облегчение трудовым людям. Они у тебя молодые, здоровые, руки‑ноги у всех на месте.

Суровин сделал каменное лицо, которое само делалось при Подбережном и начальстве.