Академия хаоса. Лабиринт стихий
Широкие ладони лениво погладили мои лопатки, скользнув по спине.
– Вы сделали это специально? – тихо спросил он, зачем‑то склоняясь ближе, так что я увидела свое отражение в серых глазах.
– Что? – непонимающе переспросила я.
– Показали, так сказать, товар лицом, – пояснил он. Руки его оказались на завязках плаща и немного сдвинули ткань в стороны, а я вздрогнула, ощутив легкое касание пальцев к коже. – Ради зачета. Похвальное стремление к учебе, Арнелла А…
Рука взметнулась быстрее, чем он успел договорить фамилию. Пощечина получилась отличная: точная, хлесткая, сильная. Ректор отшатнулся, непроизвольно прикоснулся к щеке, а потом, бросив взгляд ниже, ухмыльнулся.
Ахнув, я запахнула разъехавшиеся полы плаща и бросилась прочь.
***
Дверь за студенткой с грохотом захлопнулась, и Родерик, все еще улыбаясь, вернулся в кресло.
Сев и вытянув ноги, он открыл ящик стола и, достав оттуда сигару, поднес ее к носу. Втянув запах табака, покрутил сигару в пальцах.
Принимать зачеты у отстающих оказалось неожиданно занятным времяпровождением.
Родерик потер саднящую щеку и ухмыльнулся снова. Не слишком большая плата за увиденное. Он бы согласился получить по лицу еще раз, чтобы увидеть такое. Девушка была очень мила: скуластое личико с острым подбородком, яркие ореховые глаза, темные волосы схвачены на затылке в хвост. Она волновалась, кусала губы, а щеки пылали румянцем, но ей хватило выдержки, чтобы держаться с достоинством. А потом… Она просто ослепила его своей внезапной наготой. Плавные линии, чистая золотистая кожа, расцветшее тело. Само воплощение женственности.
Арнелла Алетт знатно скрасила этот вечер, а что влепила пощечину – так он, пожалуй, заслужил.
Ее кожа была такой нежной и теплой.
Родерик задумчиво сунул сигару в рот и поднес к ней указательный палец. Закрыв глаза, призвал огонь, так легко зарождающийся когда‑то в его теле, но не почувствовал ровным счетом ничего. Лишь в животе слегка посасывало от голода.
Вздохнув, он поднялся и вложил сигару в пасть кабаньей голове, висящей над камином, а после поднял глаза к потолку и позвал:
– Мисси!
– Я здесь, любовь моя, – откликнулся нежный голос, и прозрачный силуэт скользнул к нему с потолочной балки.
– Видела девушку, что только что сбежала? – спросил он у призрака – молодой женщины в устаревшей форме академии. На Арнелле Алетт, когда она пришла, была свободная рубашка, почти не отличающаяся от мужской, и юбка до щиколоток, расширяющаяся книзу, хотя его плащ на голое тело шел ей куда больше. На блузке Мисси топорщились рукава‑фонарики, а юбка спадала широкими складками до самых пят.
– Разумеется, любовь моя, – прошелестело привидение. – Я видела Арнеллу Алетт.
– Убедись, что она добралась в свою комнату, – приказал Родерик. – И доложи.
– Будет сделано, – Мисси уменьшилась, превращаясь в жемчужный клочок тумана.
– Постой, – быстро позвал ее Родерик и замялся. То, что для него было забавным приключением, для девушки могло стать серьезным потрясением. – Посмотри, в порядке ли она, что делает… Не плачет ли.
– Да, любовь моя, – донеслось в ответ, и в кабинете не осталось никого, кроме него да кабаньей головы над камином.
***
Я бежала по дорожке к общежитию, кутаясь в плащ ректора и обжигая босые ступни о покрытые наледью плиты, и славила богов за то, что почти все студенты уже разъехались на каникулы. Никто не попался мне на пути, и я стремглав взлетела по пустынной лестнице и юркнула в свою комнату, захлопнув дверь.
Скинув плащ, как ядовитую шкуру, я натянула первое попавшееся платье и вцепилась руками в волосы. Сгорая от стыда, я даже не замерзла после пробежки полуголой.
Какой позор!
После такого лучше самой собрать вещи и уехать. Я прижала ладони к пылающим щекам. Достойное окончание обучения, ничего не скажешь. Если об этом станет известно… Я зажмурилась от ужаса. Я стану посмешищем всей академии, а может, и за ее пределами!
Остается надеяться, что у Родерика Адалхарда есть хоть капля благородства, и он никому не расскажет. Мы можем и вовсе не увидеть друг друга больше. Он забудет меня. Что ему какая‑то первокурсница, пусть и голая?
Я застонала и упала на кровать лицом вниз.
– Ты вернулась? – голос Селесты привел меня в чувство. – Как все прошло? Ты так хлопнула дверью, что в моей комнате побелка с потолка посыпалась.
– Все прошло отвратительно, – мрачно произнесла я, поворачивая голову и глядя на подругу, которая лениво перебирала пузырьки на столике перед зеркалом. Выбрав флакон с духами, она открыла крышечку и капнула себе на запястье.
– Значит, твое обучение тоже закончилось? – спросила Селеста, с наслаждением втянув в себя запах.
– А ты точно решила?
– Да. Я запечатаю хаос. Мы с Холденом поженимся и поедем в медовый месяц в поместье его отца в Алабрии… Осточертели и книжки, и преподы, и вся эта академия… На юге красиво?
Она пытливо посмотрела на меня, и я села в кровати, обтянув хлопковый подол платья.
– Там тепло, – выдохнула я. – Везде зелень, цветы, ты с ума сойдешь от ароматов. Никакие духи не сравнятся! Море теплое, ласковое, волны несут тебя сами, и потом можно валяться на песке почти голышом. – Вспомнив о своем внезапном обнажении, я помрачнела и добавила суше: – Тебе там понравится. Только береги кожу. Ты такая светлая, как бы не обгорела на солнце.
– Ничего, если проведешь здесь еще пару месяцев, тоже станешь бледной поганкой, – хмыкнула Селеста. – Не хочешь освежить загар?
Сердце сжалось на миг, когда я представила, что могла бы снова увидеть дом – белые стены, апельсиновые деревья в цвету, скалистое побережье, на котором ветер гнет редкую траву…
Дома больше нет. Ничего нет. Меня выгонят, и стипендии больше не будет. Мне запечатают хаос, потому что я не могу им управлять. А потом император подберет мне мужа, которого устроит невеста‑бесприданница с магической кровью.
– Посмотрим, – мрачно ответила я.
– Конечно, – улыбнулась Селеста. – Не забудь, отправляемся в Фургарт с самого утра, чтобы успеть подготовиться к балу. А это что?
Она склонилась к плащу ректора, и я, вскочив с постели, мигом схватила его, смяла в руках и спрятала в дальний угол шкафа.
– Ничего, – ответила я, натянуто улыбнувшись. – Тряпка. Протирала пыль.
Селеста сочувственно покивала, а потом небрежно повела пальцами и произнесла: