Алая быль

Стера, который только‑только глаза прикрыл, отомкнул левое веко, глянул вбок куда‑то и произнёс:

– Шиш, а ну, пошукай нежить Ауку. Знаешь, как выглядит? – видящий помолчал немного и добавил: – Ростом с жеребёнка. Мерзкое и волосатое, на двух лапах передвигается, но передние лапы длинные и как руки, по земле волокутся. Тут в полях кроме неё нежити и не будет больше. Ежели только Полевик. Но та мерзость мелкая и малоопасная.

Парень вновь прикрыл глаз, но теперь волкодавы, обуянные любопытством, сгрудились вокруг видящего.

– Стера, – негромко позвал парня Хват, – А это ты с кем гуторил сейчас?

Стера вновь открыл глаза, вздохнул тяжело, сорвал травинку и принялся её жевать:

– С духом одним. Увязался тут за мной.

– А вы… с духами и говорить можете? – спросил охрипшим голосом Дредай.

– С духами все говорить могут, – пожал плечами видящий, – Просто не все духов увидят. А из видящих ещё меньше ответы услышат. А так – болтай на здоровье. Духи слышат хорошо любого.

– Однако, – покачал головой Хват. Но больше не сказал ничего. А Стера оглядел всех своими голубыми глазами, в которых будто небо отразилось, и спросил:

– Могу я теперь подремать немного?

– Конечно‑конечно, – даже руками замахал Хват и цыкнул на остальных, чтоб не лезли больше к видящему.

Впрочем, сами волкодавы тоже подремать решили. Развалились кто‑где по поляне, кроме Буеслава, коего Хват караульным оставил. В июньский полдень двигаться куда‑то – смерти подобно. В степи да в лугах от жары сомлеешь быстро, и никакая вода не поможет. И Ауки не надобно, чтобы упал, солнцем ударенный, да так и умер до вечера на солнцепёке. Потому на открытой местности замирала жизнь летом. Даже косари, пахари и прочий крестьянский люд работали с раннего утречка, когда только‑только солнышко встало, то есть, с пятого часа, да чуть не дотягивая до полудня. А после два часа прятались, как мыши в норах, кто где: под сенью деревьев, в хатах, возле водоёмов. В общем, где угодно, главное – не под лучами жгучего, как пламя, солнца. А после, ежели лето – и до конца дня работали, пока совсем сумрак не опускался на землю.

Вот и сейчас что волкодавы, что видящий продремали глубоко за полдень, и лишь когда жара спадать начала, зашевелились. Буеслав поднялся первым. Быстро умыл лицо в пруду, прихватил котелок, да потопал к роднику, бьющему возле водоёма прямо из холмика. Искристая, холодная до зубовной ломоты вода билась тонкой струйкой, да разбивалась чуть ниже, превращаясь в ручеёк, деловито журчащий по небольшому устью в пруд. Буеслав подставил котелок под струю, набрал водички и как был, босиком, потопал прямо по колючкам назад к костру. Только хотел котелок над огнём повесить, как Жито протянул руку и попросил сипло:

– Дай водицы испить! – да и выхлебал весь котелок одним разом.

Буеслав только крякнул с досады, но снова к роднику потопал. Когда вернулся вдругорядь, уже Хват попросил:

– Дай и мне попить, друже!

Буеслав глянул на него диковато, но котелок протянул. Хват выхлебал половину, и к котелку руки Дредай протянул, который и допил всё до дна. Протянул посудину Буеславу, но тот только отмахнулся:

– Сам набирай теперь! – и демонстративно завалился на траву.

Дредай захохотал заливисто и побежал к роднику. Не успел котелок набрать, как видящий встрепенулся и повернулся к Житу:

– Нашли мы вашего Ауку. В паре вёрст отсюда в берлоге прячется.

Волкодавы схватились, как один, и принялись сосредоточенно собираться…

 

Глава 9

 

Стера напросился с волкодавами сам. Очень уж любопытно было глянуть, как работали люди из братства волка. Они, в отличие от видящих, готовились не с самого детства и не за стенами монастырей. Вернее, готовились с детства, да к другим подвигам. Чаще – ратным. А потом уже в зрелом возрасте разными дорогами приходили к братству. Волкодавам не нужно было особых умений или видения. Хватало отчаянной отваги да бесстрашия. Ну, и чтобы руки твёрдо оружие держали, будь то копьё с посеребрённым наконечником, лук или меч. Тоже посеребрённый, так как нежить другим оружием убить в разы труднее. А от серебра почти любая нежить раны получала. А охотники за нежитью получали куны.

Да и устроено братство волка было по другому принципу. Если «видящие» задания получали централизованно, из монастырей и шли, куда прикажет иеромонах, то волкодавы могли бродить вовсе бесцельно по княжествам да королевствам. Они не были неприкасаемыми, как уничтожители душ, да и не стремились к этому, частенько становясь героями трактирных драк и поножовщины. Привыкшие к риску и смерти волкодавы и отрывались лихо, отчаянно. Пропивали заработанные куны, да творили безобразия. За то частенько сиживали в казематах. Потом их выкупали братья, и те вновь шли искать приключения и нежить. И вновь рисковали головой за куны.

Большая часть тех, кто приходил в братство, погибали в течение года. Либо бежали из братства. Те же, кто выживал и задерживался на более долгий срок, становились профессионалами лютыми. Такими, что любая гвардия князей позавидовала бы. Вот и Хват обмолвился, что команда их уже шестой год работает, значит, по всему – опытные. Вот и интересно было Стере на их работу посмотреть. И посмотреть оказалось на что. Смуглянка Вея оказалась лучницей. И по тому, как натягивала тетиву, как оглаживала плечо лука и положила стрелу на полочку, как послюнявила пальцы, чтобы определить силу и направление ветра – лучницей не просто хорошей, а исключительной. Жито же достал палицу и перекинул огромный щит со спины вперёд, укрепив на левой руке. Хват расчехлил длинное копьё, сверкнувшее серебряным наконечником, а Дредай достал из заплечного мешка сеть с грузилами по краям. Буеслав оказался двоеруким бойцом, достав два клинка и изящно махнув ими крест‑накрест.

Да и по тактике группа действовала интересно и слажено. Когда отряд приблизился к берлоге, где засел Аука, Вея тут же встала с луком в двух десятках саженей от входа. Достала полдюжины стрел и воткнула возле себя в землю, чтобы удобнее было хватать и стрелять на скорость. Жито обосновался чуть впереди и левее от Веи. Упёр нижнюю часть щита в землю, отвёл назад палицу и стал играть роль заградотряда для лучницы. Хват и Буеслав выдвинулись к берлоге, а за ними сторожко шёл Дредай с сетью наизготовку. Аука днём был не так активен, как ночью, но мог и на солнце беды наделать. Огромный, как жеребец, с длинными передними лапами, заканчивающимися острыми, как сабли, когтями, Аука в бою мог одоспешенную дружину в дюжину бойцов какого‑нибудь дворянина покрошить за раз. А тут – всего пятеро людишек. На один зуб, считай!

Примерно так Аука и думал, когда вальяжно выбрался из берлоги. Даже не подумал, что на него охота – себя охотником представлял. И тут же схлопотал первую стрелу. А Стера, который стоял сразу за Веей, понял, почему девушка стала левее, а остальные бойцы подбирались справа – чтобы траекторию и обзор не закрывать. Стрела Веи вонзилась нежити в брюхо – чуть ниже груди, и Аука завыл‑заорал дурным голосом, когтями пытался вырвать стрелу и располосовал себе живот. В это время Дредай метнул сеть, и та накрыла нежить. Вместо того, чтобы разорвать тоненькую паутинку, Аука заорал ещё громче, скорчился под тонкими нитями, и Хват подскочил бегом и с разгону всадил копьё в чудовище. Пробил брюхо насквозь, пригвоздив нежить к земле. Упёрся в древко, пытаясь удержать бьющуюся тварь. А Буеслав подскочил, и как только нежить одной лапой прорвала всё‑таки сетку, взмахнул клинком, и покатилась в траву отрубленная конечность.