Алиса не боится… Или Амазонка и Тимфок
– Да тут уже, Тим, таковские й‑е. Глаз намётан, час назад зачалили. На массовку вот явился. Жду приглашения на банкет.
«Величайший» направляется к гостинице и вполоборота замечает:
– Ну, жди.
Бомж, передвигая пальцем по ладони монеты, почтительно:
– Удачи.
Тим, взявшись за кривую дверную скобу, – не оборачиваясь, себе:
– Не помешало б.
Полуобернулся: «Не лазутчик переодетый?»
Надо же, надо же! Ярко‑то как, да в подробностях!.. Да‑а, выпукло! – подумал Тимофей Емельяныч, просыпаясь: «Величайший… как будто вчера. Лет шесть‑семь пролетело… Для кого пролетело, а для кого – тянешь‑потянешь изо дня в день, вытянуть не можешь… Ишь ты, подишь ты!»
Записульки
– Как себя чу? – спрашивает меня Арт, как всегда осторожно, когда боится, что ли, спугнуть… или рассердить своим вопросом.
И я отвечаю, но… позже, когда его передо мной уже нет (ушёл), то есть мысленно отвечаю – самому себе уже. Запоздалое зажигание. Но вопрос‑то от него… или сам себя вопрошаю?
Знаешь, – говорю, – то ничо‑ничо, то… несогласно моё восприятие с окружающей действительностью. До изумления, право. Детского такого изумления: как, мол, так, мне же ж старшие, взрослые говорили – всё вокруг должно быть правильно, то есть справедливо! Я же набрался от вас, усвоил вашу педагогику! Почему теперь иначе? Почему не по моему (по нашему, получается, теперь, общему восприятию)? Опять разыгрываете меня? Комедию ломаете? Или, правда, крыша моя поехала? Опять уже не понимаю ничего?
И голова даже закружилась… Тьфу, рассуждаешь, да что за чёрт! А потом – ничего вроде, всё приобретает привычный вид, сходятся контуры, что ли, в одно нечто удобоваримое… стерпливается, приходит в равновесие как бы. В самом деле, как у ребёнка – представления расширяются… ум вырастает, что ли? Смех, да и только… Вот так я себя ощущаю последнее время, Артюш. И заканчивай ты задавать мне эти дурацкие вопросы? Наслышаны мы уже и про экономику новую, и про общественный строй новый… когда это будет? И про морковку перед носом ослика…
Из‑под куста сирени на весёлый припёк лужайки с осторожностью вышагнул большущий кот и, полыхнув роскошной рыжей шевелюрой, грациозно замер – как драгоценное изваяние. Ну! Здрасте вам…
В организмус – да пессимизмусу чуток…
– Война – это понятно. Туда‑сюда маневрировать, наступать‑отступать… А вот наш быт человечий, – это сложнее или проще?
– Надо жить, раз уж сложилось так… появиться случилось, говорю.
– Вопрос на засыпку. А кто арбитр? А судьи кто? Или это вечный вопрос?
Что‑то я слишком умным ощущаю себя последнее время! Ты не находишь? Может, мне в президенты податься?
А своё обращение к подданным я начну со слов: «А теперь сурьёзно, господа‑товарищи!» И только после этого изложу своё «ко‑о», типа: «…ко‑ко‑ко, типа‑типа: ко‑ко‑ко‑о, вы поклюйте молоко, или простоквашку – я вам не мамашка, и гуляйте близко – не утащит киска… И по делу, знач так: «Как поживаешь, народ? Тревожно? Это хорошо – это бодрит. Следите за ветром. Куды дым – туды и ветр… Или наоборот‑с?»
Творцы или вытворялы? Попробуй разбери…
– Мастей этих самых мошенников не счесть. Только постигнешь про одну масть, как уже другая возникает. Откуд берутся? Поспеть немыслимо, невозможно, а, ведь так? Природа этого в природе эволюции цельной природы? – Арт подмигивает. – Эк я закрутил, а? Не поспеваем… Не поспевают умники за мошенниками? Так, может, не такие умники и мы с тобой, брателла?
Не‑е, в человеке постоянно возникает это… то он постоянно взглядывает на часы и термометр… а то вообще про время и погоду забывает и наслаждается ощущением беззаботности… и тут вся гамма ощущений, а не только Луна с её физикой‑метафизикой. Просто больше, объёмней собрано в тебе и вокруг. Гармония целостности. Ты будто готов к открытиям и свершениям… готов жить дальше. И теплее становится, точно весь космос повернулся к тебе своей доброжелательностью…
– …Знаешь, – говорит, – начнёшь завтрак готовить и вдруг… дезорганизация в голове наступает, устаёшь как бы резко, в мозгах муть начинает клубиться, узорами – как чернила на водицу плеснули… Плывёт всё… забывчивость этакая наворачивается – где ложечка, где чашка, сахар куда запропастился?.. Ну да – куда смысел затерялся? И раздражение – как чесотка. К кофе я привык, что ли? Пора отвыкать. Подорожал, между прочим, с этими санкциями… Сны ещё всякие… забываются, правда. Но осадок… ой! Сны, говорю. Снятся и снятся… За… долбали. Тупые какие‑то. В раздражении просып…
Арт молчит, смотрит внимательно, как прям дохтур настоящий. Потом:
– Пройдёт. Всё проходит, друг мой, – говорит. Умник, короче.
– И молодость? – язвить пытаюсь.
– И молодость. В пот не бросает? Помнишь анекдот? Ну… поживёшь исчо. Но помрём все, без исключения, да‑с. Не печалься.
– Я и не печалюсь. Так просто, трёп одолел.
– А захотеть не можешь? (Это про что?)
В примерочной. Дама примеряет… Одного рукава не находит.
– Что, мода такая нынче? – спрашивает.
Продавщица, критически осматривая данность, приподымает одну бровь:
– Ну да, – говорит. Находчивая попалась.
Дико нехорошо!
Но сначала мне показалось, что именно потому и хорошо, что дико.
– Скушай крошечку, крошечка ты мой, – говорит, а сама облизывается.
Разговор о классике с Тристаном… не думал, что нынешним детям дают такие имена. Французские, что ли?
