Анахронизм

Борясь внутри себя со здравым смыслом и совестливостью, он замешкался, не зная, как поступить. Рассудок ему говорил, что если санитары увидят, как он развязывает буйного пациента, ему несдобровать, его точно накажут. А жалость его просила помочь человеку, который мучается.

«Я просто ослаблю ремни, чтобы он не мучился. И всё, – подумал он, посмотрев на синюшные кисти парня. – Я это сделаю быстро, никто меня не увидит, как и не заметит то, что ремни ослабли на пару делений». Он хотел приблизиться к парню, но в этот момент у него за спиной раздался мужской голос:

– Я бы не делал этого на твоём месте, парень.

Обернувшись, он увидел пожилого мужчину, лежавшего на кровати недалеко от выхода из палаты.

– Это касается и того, чтобы освободить этого агента спецслужб, – сказал мужчина, – и того, чтобы в дальнейшем не слушать тот бред, который он несёт. Освободишь его, и тогда всем будет плохо. В особенности тебе.

– Заткнись, – злобно прошипел, связанный буян, в сторону пожилого мужчины, а затем, повернувшись к нему, сказал. – Не слушай этих прихвостней пришельцев, они находятся под воздействием чипа, который подавляет их волю.

– Я не собираюсь его освобождать, – оправдываясь, сказал он. – Просто хотел немного ослабить ремни, чтобы они не так сильно перетягивали ему конечности.

– Не стоит утруждать себя, – спокойным тоном сказал мужчина. – Этот псих заслуживает того, чтобы мучатся. Он тебе рассказал очень интересную и красивую историю, хоть телесериал снимай или книгу пиши. Только всё это: спецслужбы, пришельцы, чипы, – плод его больного воображения. Парнишка в детстве фантастических книжек перечитал и фильмов пересмотрел, вот у него крыша и поехала. Чтобы у тебя в будущем не возникло сомнений по поводу него, я тебе расскажу, за какие заслуги он попал сюда.

Буян, оскалившись, зарычал:

– Нет, не смей! Заткнись инопланетный прихвостень. Не слушай его. Это клевета…

– Да замолчи ты уже, Джеймс Бонд, – махнув рукой в сторону буяна, сказал мужчина, – надоели твои инопланетные истории. А если будешь мешать мне, я позову санитаров и тебе опять воткнут грушу в рот. Понял?

Буян, надувшись, как мышь на крупу, замолчал и демонстративно отвернулся в сторону.

– Ты уже понял, на почве чего у этого секретного агента крыша потекла? – обратился мужчина к нему. – Сперва этот придурок выловил всех кошек и собак в округе, препарируя им головы в поисках инопланетных чипов, а затем, когда четвероногого материала стало мало, он решил перейти на людей. На его благо рядом оказалась пожилая мать, которая и произвела это чудо на свет. Бедная женщина так орала, что соседи, не выдержав криков несчастной, вызвали полицию, которая, выбив двери в квартиру, сняла этого придурка с неё. Полицейские успели во время, мать спасли, но этот дегенерат успел снять ей скальп от затылка до самого лба. Эдика осудили за покушение на убийство, но адвокат добился в суде назначения медицинской комиссии. Комиссия признала Эдика невменяемым, и суд отправил, или точнее будет сказать, изолировал его, назначив ему принудительное лечение в специальном учреждении для душевно больных. Вот такая вот история про то, как Эдуард, чуть не угробил свою мать.

– Заткнись! Она мне не мать! Слышишь! Мерзкий прихвостень инопланетян! – вдруг заорал Эдик с такой силой, что зазвенели стёкла на окнах. – Не мать! Этот чип, который ей вживили в роддоме, убил её ещё в младенчестве, превратив в безвольного киборга, исполняющего волю инопланетян! Я всего лишь хотел спасти её! Слышишь! Спасти! А они не дали мне этого сделать! Не дали! Я их ненавижу за это! Ненавижу! А‑а‑а‑а‑а!

Эдик от крика весь покраснел, словно варёный рак. Затем резко замолчал, после чего его глаза закатились, изо рта пошла пена, а тело, приподнимаясь и опускаясь, начало сильно выгибаться и извиваться на кровати. Когда в палату вбежали санитары, Эдик, задыхаясь, хватал раскрытым ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.

– Срочно зови Варю с лекарством, – заорал один из санитаров своему напарнику, – у этого урода припадок!

Второй санитар без лишних слов убежал за медсестрой, а первый, подбежав к Эдику, достал что‑то из кармана халата и вставил тому в рот. Как он понял для того, что бы не запал язык, и не произошло асфиксии. Мужчина, стоявший рядом с ним и Эдиком, также как и утром закрыл ладонями уши и принялся кричать на всю палату. Ещё один, показывая на Эдика, начал весело хохотать. Остальные наблюдали за происходящим, кто с полным равнодушием, а кто и с нескрываемым интересом.

Санитар, держа Эдика, заорал так, что у него подломились ноги в коленях:

– Заткнитесь, уроды, иначе я клянусь вам, что поубиваю вас!

В палату вбежала медсестра, за нею следом второй санитар. Санитар бросился помогать коллеге, удерживать, извивающегося Эдика, а медсестра, подбежав, воткнула готовый шприц Эдику в плечо и ввела лекарство. Через несколько секунд Эдик перестал биться в истерике и спокойно равномерно задышал.

«А я идиот за руки его переживал, – подумал он со страхом, смотря на происходящее перед его глазами, – и хотел ремни ослабить! А он этими руками чуть мать на тот свет не отправил, и неизвестно что бы натворил сейчас! Он же припадочный! А главное – судя по тому, с каким спокойствием и даже интересом на всё это смотрят остальные, они уже привыкли к этому, потому что здесь это происходит каждый день! А я ещё и дня здесь не пробыл, а уже котелок закипает! Господи, куда я попал?! Дай мне сил!»

 

Глава 7.

 

Примерно через четверть часа после истерики Эдика в палату вошли санитары, вкатив следом за собой тележку для раздачи еды. Палата мгновенно наполнилась ароматами столовых харчей. Когда запах, дойдя до него, с силой ударил ему в нос, он почувствовал, как желудок, жадно квакнув, злобно зарычал, требуя, кинуть в него, что‑нибудь съестное. Из‑за действия лекарств, его на протяжении всего дня мутило и рвало, поэтому в желудке со вчерашнего дня, если что‑то и побывало, то настолько быстро, что тот даже не успел этого понять, так как всё моментально возвращалось назад.

– Пора жрать, уроды! – зычным голосом объявил санитар, открывая кастрюли, стоящие на тележке.

После открытия тар с едой запах стал ещё резче. Он почувствовал, как рот наполняется голодной слюной. На ужин были макароны с жареной рыбой. Макароны были ужасными. Видимо больничные повара даже не догадывались, что макаронные изделия во время варки выделяют большое количество крахмала и после приготовления их нужно в обязательном порядке промывать водой. Здесь же в чане была однородная масса, похожая на комбикорм залитый клейстером.

Рыба также не вызывала симпатии и аппетита: две полудохлые мойвы, скорее всего отбитые рыболовами у чаек, после того, как их выбросило на берег к верху брюхом после естественной смерти. Рыбёшки были выжарены до такой степени, что их можно было грызть, как сухари. Ну и бонус‑код, так сказать комплимент от больничного шеф‑повара – горсточка зелёного горошка, скромненько расположившаяся на краю убогой жестяной тарелки. Всё это гастрономическое великолепие предлагалось заесть двумя кусочками хлеба, которыми можно было забивать гвозди, и запить «ленинским» чаем, который был настолько крепок, что через лупу на свету в кипятке можно было при сильном желании рассмотреть несколько чаинок.