Бархатная кибитка
Это для ног избушка: ногам нужен и уют, и свежий воздух.
А здесь у нас ручонка будет жить, такой загончик для нее обустроен, как в зоопарке почти. Тут и забор, и воротца есть, и фонари…
А вот плечо у нас в таком вот вигваме размещается или в юрте – даже не знаем, как лучше сказать…
Локоть‑локоток… Он в ангарчике таком, ну что‑то вроде депо…
Два человека по очереди ныряют в огромный чан с кипящим молоком. Первый выныривает преображенным – он приобрел вечную молодость, красоту и крепкое здоровье. Второй вообще не выныривает – он исчезает в молоке, «сваривается»: «Прыгнул в чан и вмиг сварился…» Так это описывается в «Коньке‑Горбунке» и в других сказках. Молоко, питание для младенцев, используется здесь как средство омоложения и как средство казни.
«Молодость» происходит от слова «мало». «Молодость» означает «мало даст», поскольку молодость паразитарна, она берет, и берет много; дает же взамен мало. Вынырнувшему молоко дает молодость, но дает мало – в виде отблеска, сияющего на его лице и теле, пусть вечного, но все же лишь отблеска. Это происходит просто потому, что молоко само молодо и может давать только мало. Если же оно вдруг «дает много», то уже не выпускает из себя – человек возвращается навсегда в свое «кипящее начало».
Зиккурат! Зиккурат!
Аккуратный зиккурат!
Оргию решено было устроить в здании бывшей школы – стандартное здание: два одинаковых блока, соединенные стеклянным коридором. На втором этаже второго блока имелись два больших зала с огромными окнами: бывший актовый зал и бывший зал для занятий физкультурой. Залы сохранились, в общем, в хорошем состоянии, но все же кое‑где проступали следы обветшания. В актовом зале, в углу, валялся золотой пионерский горн, за дощатой сценой стоял стыдливо сдвинутый туда белый бюст Ленина. В физкультурном зале, как и во всех физкультурных залах, лежали сложенные большими стопками кожаные маты, пылились шведские стенки и другие гимнастические тренажеры. Стоял сентябрь, в залы внесли множество старинных медных тазов, начищенных до блеска и наполненных различными сортами яблок – в тот год выдался отличный яблочный урожай. Что же касается цветов, то в их отношении проявили некоторую сдержанность – ограничились огромными букетами белых хризантем и астр. Актовый зал украсили знаменами, самыми разными, – виднелись и советские парадные из красного бархата, и императорские штандарты, расшитые золотой нитью, и российские шелковые, с золотыми кистями, и отмененные флаги бывших республик СССР и социалистических стран Европы и Азии, а также новые флаги этих государств.
Присутствовали и вовсе ветхие флаги – например, копии знамен и штандартов Наполеона. Бюст Ленина, скромно выглядывающий сбоку из‑за занавеса, полностью увили орхидеями. Стены актового зала затянули красным бархатом, кое‑где стояли большие живописные полотна – именно стояли, а не висели: как будто их только что закончили. Это и в самом деле было так, они даже источали запах масляной краски и скипидара. На одном из полотен разляписто написан король экзотического острова – толстый мулат в камзоле восемнадцатого века, простирающий руку над порослью крошечных манговых деревьев. За его спиной застенчиво улыбались восемь его дочерей. На другом полотне живописец изобразил хоккейного вратаря, облаченного в свои тяжеловесные доспехи. Третья картина была портретом девочки‑фигуристки на коньках, в коротком платье, которая с испуганным и почтительным лицом склонялась над божьей коровкой, сидящей на кончике ее пальца. На льду лезвиями коньков начертано:
Улети на небо, принеси мне хлеба
Черного и белого, только не горелого.
Физкультурный зал оставили совершенно белым, пустым, без каких‑либо украшений. Шведские стенки, тренажеры и маты – все осталось на своих местах. Здесь устроители ничего не прибавили от себя. Кроме простого дачного рассохшегося деревянного столика в углу, на котором стоял большой медный самовар с чаем. Там же горкой возвышались чашки для чаепития – все специально подобранные немного попорченными, с коричневыми трещинками, пересекающими иной раз синеватый цветок на фарфоровом боку чашки. Здесь же находилось серебряное блюдо с лимонами и хрустальная сахарница, наполненная кусковым сахаром. Под столиком десять железных ведер с холодной водой из святого источника. Не было алкоголя, никаких табачных изделий, а также наркотиков, – все участники оргии обязались оставаться трезвыми, чтобы не повредить эффекту оргиастической свежести.
Что касается музыки, то негромкая китайская музыка доносилась из‑за белого шелкового занавеса, прикрывавшего вход в бывшую раздевалку. Эта музыка, в общем‑то, ничем не отличалась от тех обычных неторопливых мелодий, которые звучат в китайских ресторанах.
В школьном вестибюле в рамах развесили совершенно свежие медицинские свидетельства, удостоверяющие полное здоровье всех участников оргии, чтобы мысли о передающихся болезнях не внесли привкус мнительной горечи в сладость совокуплений.
Оргия началась в восемь часов утра. Огромные окна открыли настежь, и солнце заливало оба зала, вспыхивая слепящими пятнами в золотых тазах, вазах, горнах. Оргия всем понравилась. Некоторое время спустя хотели было устроить еще одну, такую же. Но одна из девушек уехала с родителями за границу, и устроители сочли кощунством приглашать вместо нее другую.
Отчасти опасаясь ревности своей жены Геи (которую мы, в соответствии с коперникианскими представлениями, можем вообразить себе шарообразной), отчасти усыпляя девическую бдительность своих возлюбленных, Зевс совокуплялся с нимфами и человеческими девушками в различных обликах, часто неантропоморфных. В результате этих священных соблазнений и полуизнасилований нередко рождались локальные божества, бессмертные, монстры и непостижимые существа, которых неизвестно даже к какой категории можно отнести.
Он совокуплялся:
В облике облака.
В облике мраморной колонны.
В облике быка.
В виде дождя.
В облике дачного домика.
