Брак по любви
Снимок был вызовом «культуре пацанок» того времени. Ясмин читала про него, но никогда его не видела. В эпоху, провозглашавшую себя постфеминистской, постидеологической, постироничной, пост‑всё‑на‑свете, Гарриет писала об опасностях «ментальности пофигизма», интеллектуальной бедности мироощущения конца истории, оксюморонной глупости веры в то, что верить хоть во что‑либо – некруто. Главным образом она писала о явлении, которое называла «ложной эмансипацией женщин». Ее воплощением стал приобретавший популярность образ вечно пьяной оторвы с проэпилированной и выщипанной сексуальностью, которая, на взгляд Гарриет, потакала мужским фантазиям фотографиями в стиле софт‑порно в так называемых мужских журналах. У Гарриет было собственное представление о женском раскрепощении, в том числе и сексуальной свободе. Ее представление противоречило духу времени. Оно привлекло к ней внимание, в некоторых случаях далеко не позитивное. Несмотря на это, а может, и благодаря этому она добилась определенного влияния, а та фотография – дело прошлое.
– А как насчет Ма и Бабы[1]? – улыбнулся Ариф. – По‑твоему, они захотят посмотреть? Хотя, может, они уже видели. Знаешь, Джо сказал, чтобы я завтра тоже пришел на ужин.
– Проваливай сейчас же! – Ясмин взяла с кровати самую тяжелую книгу.
Ариф пожал плечами:
– Все равно промажешь.
– Ах ты, мелкий засранец.
Скорее всего, он увидел эту фотку еще несколько месяцев назад. Арифу не составляло труда найти что бы то ни было в интернете. Он просто дожидался дня накануне знакомства семей для максимального эффекта.
– А Ма ты объяснила, что это, типа, феминистская фотка? Слышь, она купила книжку Гарриет, ту первую, про всех ее любовников – мужиков и женщин, которые все как один были ярыми феминистами. Только, по ходу дела, Ма в нее не врубилась. Потому что она читала ее, типа, стоя на кухне. Апа, ты бы видела ее лицо! Короче, стоит она прямо над мусорным ведром, а ногой жмет на педаль, так что крышка открыта. А потом видит меня и – хоп! – роняет книжку. В мусорку. Типа, устыдилась и все такое.
Ариф рассмеялся. Ясмин запустила в него учебником через всю комнату, предсказуемо промахнувшись, зато он наконец вышел, и она, вскочив, принялась мерить шагами спальню, пытаясь привести мысли в порядок.
Баба
К восьми вечера Ясмин проголодалась. Стоя за закрытой дверью в кухню и прислушиваясь к шкварчанию и лязгу, она прикидывала, прийти ли на помощь Ма или незаметно прошмыгнуть наверх.
– Мини, иди сюда, – позвал ее отец из гостиной. Он утверждал, будто Мини – ее прозвище, но никто, кроме него, никогда так ее не называл. – Посиди со мной.
Когда Ясмин села на диван, Баба не поднял взгляд от журнала.
– Сегодня твоя мать припозднилась с едой, потому что не меньше десяти часов готовила шукто, алу дум, машевые пакоры, качори и тому подобное. Назови любую закуску – она ее приготовила. Я пятьдесят раз сказал ей, что мы посещаем ужин, а не открываем киоск уличной еды, но разве она слушает? Вот с чем мне приходилось мириться все эти годы. Эта женщина упряма как ослица. – Он со вздохом перевернул страницу.
– Может, просто возьмем всего понемногу? – предложила Ясмин, но знала, что надежды нет. Вместо того чтобы принести элегантное дегустационное блюдо с экзотическими деликатесами, они притащат несколько хозяйственных сумок с пластиковыми контейнерами и жестяными банками, набитыми горькими листьями с овощами, картофелем в йогурте, вегетарианскими жареными закусками и бобовыми лепешками. Но Гарриет, конечно, слишком хорошо воспитана, чтобы показать удивление.
– «Призрачные операции» – прежде я не слышал этот термин. – Баба повернулся к Ясмин, чтобы видеть ее реакцию. – Здесь целая статья о нескольких американских врачах, которых за это судят. Хочешь знать мое мнение?
Она ответила, что хочет. Под эркерным окном выросла новая груда добра. Добро разрасталось в доме, словно грибы в темном сыром лесу. Коробки и пакеты с ненужными вещами, которые в конце концов осядут в гараже или гостевой спальне или будут навязаны соседям, слишком слабым, чтобы отказаться от бэушной сушилки для салата, впариваемой им миссис Горами. Немногим обитателям отделанных белой камешковой штукатуркой домов на их улице удалось спастись от щедрот дома двадцать три по Бичвуд‑Драйв.
Баба снял очки и погрузился в размышления. В минуты задумчивости он обычно снимал и складывал очки, словно правду можно было увидеть, глядя не вовне, а только внутрь себя. Он сидел с прямой спиной на деревянном стуле за занозистым сосновым обеденным столом, по совместительству служившим ему письменным. Всюду громоздились папки и ящики. У Бабы был кабинет, который они между собой всегда называли залом, с величайшей торжественностью обставленный много лет назад, когда он стал партнером в клинике общей практики, где проработал предыдущие десять лет. Зал был заставлен стеллажами с научными фолиантами и кольцевыми скоросшивателями с подшивками журналов. Посреди комнаты стоял огромный стол красного дерева с отделкой из кожи и меди и грозный черный мягкий вращающийся стул. Если Баба собирался о чем‑то заявить или прочитать очередную нотацию Арифу по поводу его безалаберности, незрелости и безразличия к собственному будущему, то осуществлял подобные вмешательства в зале. В остальное время он предпочитал читать за столом в гостиной, а если желал посмотреть телевизор, то попросту разворачивал стул, вместо того чтобы с удобством устроиться на диване или в кресле с наклонной спинкой.
– Мини, это вопрос согласия, – изрек он после долгого размышления. – Пациент должен не только подписать форму, его согласие должно быть информированным. Если он не знает, кто будет проводить процедуру, то не является поистине проинформированным.
– Да, Баба. – Ясмин понимала, что отец ждет от нее большего. Разве он может быть учителем, если она не исполняет роль ученицы?
Но ее внимание было рассеяно. Желудок сводило от голода и тревоги. Уже несколько недель она гнала от себя – из последних сил! – страхи насчет знакомства своих родителей с Гарриет. Спасали лишь полная загруженность работой и, до некоторой степени, беззаботные заверения Джо. Гарриет не только станет вести себя примерно, она будет восхищена и очарована. «Она тебя, конечно, обожает, – сказал он, – но слегка разочарована, что в тебе мало индийского. Зато твои родители достаточно аутентичны, чтобы довести ее до оргазма».
[1] Баба (урду) – отец.
