Чего не может бог

Я не люблю дикий отдых. Не понимаю людей, щебечущих о романтике, о песнях под гитару у костра, о близости с матерью нашей природой и прочей белиберде. Я вижу в этом только беспрерывно атакующих тебя комаров и назойливых мух, не первой свежести бутерброды сомнительного вкуса, заляпанные грязью кроссовки, обломанные ногти и цыпки на руках. А как вам удовольствие ходить до ветру, пытаясь спрятаться, сидя на корточках, за ближайшим жиденьким кустиком? Как вам перспектива вымокнуть до нитки под мерзким холодным дождём и дрожать, как осиновый лист, кляня всё на свете? А после битый час месить поносную грязь, утопая в оной по щиколотку? По мне всё это глупо. Но самое главное – унизительно. Я за отдых all inclusive, за комфорт, за хороший отель с джакузи, видом на горы и утренней чашечкой кофе (желательно в постель))). Вы меня осуждаете? Считаете меня снобом?

Берусь доказать, что это не так. К чему десятки тысяч лет стремился человек? Куда вела его тропа развития? К комфорту. Желание комфорта заставляет нас изобретать, думать, работать. Что есть цивилизация? Комфорт! Так для чего я должна возвращаться назад, в дремучее неандертальское и обезьянье прошлое, когда наши далёкие предки топтали грязь своими мохнатыми лапами?

Я ненавижу грязь. Меня убивает пятнышко на платье или джинсах. Когда в дождливую погоду мои туфельки оказываются забрызганными, я чувствую себя свиньёй в навозе, опарышом на дне помойной ямы, опустившейся бомжихой. Мне хочется провалиться сквозь землю, содрать с себя эти чёртовы туфельки вместе с кожей. Поэтому я не люблю сырую осень, и ещё больше слякотную весну. Я органически не перевариваю автобусы и метро, трамваи и электрички, забитые человеческими телами в неопрятных одеждах, источающих тяжёлое амбре прокисшего пота. Фу!

Возможно, кто‑то и вас скажет: «Да она нездорова!» Пусть так. Но я не хочу излечиваться от своей болезни. Грязь – это унизительно.

 

Вальтер, проявив немецкую точность, явился ровно в десять утра. Явился не с пустыми руками. В них он держал рюкзачок – красно‑голубой, новенький, с ещё не оторванным ярлыком. Другой, гораздо больше, громоздился у него за спиной.

«Держи! – он протянул подарок Кате. – Твой спальник уже внутри».

После он объявил, что все продукты закуплены и сложены в его рюкзак, поэтому Кате остаётся только собрать свои вещи – запасные куртку, штаны с начёсом, свитер, носки. Понимающе улыбнулся, когда увидел, что добрую половину Катиного рюкзачка заняла косметичка. Помог водрузить её ношу на плечи и подмигнул: «В путь! Где тут у вас метро?»

Выдержав пытку двумя электричками, Катя в сопровождении своего верного спутника ступила на подаренную Ленинградской области благородными финнами экотропу вдоль речки Буславка. В погожий воскресный денёк на тропе было тесно. Весёлая ватага подростков в кричаще‑пёстрых, обтягивающих их субтильные телеса спортивных костюмах, хором голосила песни старины Цоя, и никого не стесняясь, хлебала из банок Клинское пиво. Парочка пенсионеров, бабулька с дедулькой, взявшись за руки, сосредоточенно, как на параде, вышагивали вперёд к ведомой только им цели. Стайка парней негроидной расы, смеясь, пританцовывая и гогоча на непонятном наречии, перемещалась следом за стариканами. Но больше всего здесь было счастливых на вид семеек, в сопровождении суетливой и надоедливой ребятни. Когда из‑за кустов выскочило три карапуза, чумазых, как черти, у Кати невольно вырвалось: «Вот, бандерлоги!»

– Что‑что? – переспросил Вальтер.

– Ничего, – ответила Катя.

Она чувствовала себя чужой на этом празднике жизни. Более того, всё происходящее продолжало казаться самым идиотским на свете сном. Похищение Ленки, неведомый Вельзевул (его образ для Кати так и оставался туманным и тёмным, никак не желая вязаться с образом респектабельного Воронцова), какая‑то полоумная игра, какие‑то квесты, задания, штольня…

Так хотелось верить, что из‑за следующего изгиба тропы выйдет Пельш в сопровождении съёмочной группы, и скажет, расплываясь в белозубой улыбке: «Здравствуйте, Катя! Это РО‑ЗЫ‑ГРЫШЬ!!!»

Они прошли километра два или три, когда из‑за очередного изгиба тропы показался не топовый телеведущий, а сосна со знакомым треугольником на блестящем стволе.

«Вот это место!» – воскликнула Катя, направив указательный палец на знак.

Узкая тропинка, петляя меж корабельных сосен, убегала всё глубже в лес. Людской гомон остался далеко за спиной. Здесь путников окружали другие звуки. Чирикание неизвестных пичуг, барабанная дробь дятлов, тоскливое кукушкино ку‑ку, чьё‑то похрюкивание в зарослях можжевельника…

– Слышишь? Кто это? Кабан? – Катя испуганно схватила Вальтера за руку.

– Кабаны здесь, конечно, имеются, – спокойно отвечал тот, – но они осторожные. Просто так фиг к человеку подойдут.

– Тогда медведь? – Катя не выпускала Вальтеровой руки.

– Ну, если карликовый, – Кононов улыбнулся.

– Тогда кто?

– В худшем случае хорёк, – Вальтер не переставал улыбаться.

– А в лучшем? – Катя отпустила его руку.

– А в лучшем, твой маньяк! – Кононов расхохотался.

Шутка Катю взбесила. Ей и без того этот самый маньяк мерещился чуть ли не за каждым кустом. Такой вот, в длинном, заношенном сером плаще и шляпе, сильно смахивающий на Фреди Крюгера, а не на Семёна Валентиновича.

– Да пошёл ты! – выругалась она.

– Не злись. Я просто обстановку разрядить хотел, – и Вальтер улыбнулся столь мило, что Катина злость тут же растворилась, как сахар в стакане.

– Ну послушай, – Катя едва уклонилась от выстрелившей из‑под Вальтера ветки, – зачем он меня в лес заманил, в глушь эту сраную?

– Уж точно не для того, чтобы овладеть здесь тобой извращённым образом. – отвечал Вальтер, продолжая не оборачиваясь идти вперёд. – Для этих целей он вытащил бы тебя в более уютное место, и уж, наверняка, без меня.

Катя и сама это понимала, но так хотелось услышать подтверждение от бесстрашного и мудрого Вальтера.

– Тогда зачем, а? – поднывая спросила Катя.

– Да не знаю я! – Вальтер резко остановился и развернулся к Кате лицом. – Пока не знаю. Как только мы поймём его логику, мы переиграем его.

– А если нет у него логики этой? Если он псих конченный, и всё? – продолжала ныть Катерина.

– Я же тебе говорил, – Кононов вздохнул и покачал головой, – у каждого психа есть своя логика.

– Но Воронцов не псих! – возразила Катя.

– Ты хотела сказать, что он не похож на психа, – Вальтер прищурился. – Тут ведь, Катюха, как бывает. Вроде человек совершенно нормальный, а ты ему в мозги залезь, и такое увидишь! Вот, Чикатило возьми. Добрейший дяденька с виду. Отличник системы образования, заслуженный педагог. Любимец администрации, родителей и детишек. И что с того?

– А может это всё‑таки не Воронцов? – не сдавалась Катя.

– Может, не Воронцов. Но других подозреваемых у нас на сегодняшний день нет. Пошли уже.