Чего не может бог
Поравнявшись с углом Торгового дома, она встала, как вкопанная. На розоватой стене Булочной № 89 жёлто‑коричневым гнойником липнул проклятый знак. Катя могла поклясться, что его не было здесь, когда она впервые сворачивала на Литейный.
Это представлялось невероятным. Ясно, что подонок видел, что она села в метро. Но как он мог предугадать, что она выйдет на Маяковской? Что она снова пойдёт к Литейному. Как он смог оказаться здесь раньше неё?
«Чёртов урод!»
И тут зазвонил мобильник.
«Удивлена? – спросил уже знакомый, и уже такой ненавистный голос. – Ладно, девочка. Прогулка закончена. Возвращайся домой».
1
Кошмар начался рано утром, когда Катя, с гудящей от употреблённых за ночь коктейлей головой, ввалилась в прихожую.
Ленкиных кроссовок на месте не было. На обувной полочке лежал её телефон.
«Лена!» – позвала Катя.
Ответа не последовало.
Сбросив изрядно намучившие ноги туфли на высоченных шпильках, Катя двинулась по направлению к Лениной комнате.
«Ленка!» – рявкнула она по дороге.
Двенадцатилетнее чудовище не откликалось.
Влетев в Ленины апартаменты, Катя обнаружила её кровать пустой и заправленной.
«Так‑так‑так, – Катя растирала виски пальцами, чувствуя, как липкая тревога переползает из груди в горло, – она, наверное у, как их? Семеновых. У Светки своей заночевала».
Эта мысль успокоила Катю. Не то чтобы совсем, но достаточно для того, чтобы встать под душ, смыть потерявшую свежесть косметику, а после нырнуть под одеяло и мгновенно задрыхнуть без задних ног. Поиском Ленки она займётся, когда проснётся. Хотя, вряд ли это понадобится: Ленка к тому времени, и сама вернётся. Катя в этом почти что не сомневалась.
Ссора произошла накануне вечером. Вечером пятницы. Чем должен заниматься в это время молодой и свободный работающий человек? (Да даже немолодой и несвободный работающий человек. Да даже, как Катя, пока не работающий человек?) Вопрос риторический. Но сестрица была не согласна.
– Катя, не ходи ты сегодня в свой «Веник», – ныла Ленка страдальческим голосочком.
– «Совок», – поправила её Катя.
– Мне страшно, – гундосила Ленка.
– Тебе двенадцать лет уже. Здоровая дылда. Постыдилась бы! – урезонивала сестру Катя. – Что с тобой за ночь случится? Ты ж дома у себя, а не в криминальном районе Мехико.
– Дядька страшный в дверь сегодня звонил, я же тебе говорила, – Ленка округлила глазёнки. – Чёрный весь. С бородищей такой. – Расставив руки почти что на ширину плеч она показала, какая у него была бородища.
– Ты, дорогая моя, мозги‑то мне не парь, – Катя смерила сестру язвительно‑насмешливым взглядом. – Не было никакого дядьки.
– Быыыл! – не унималась Ленка.
– Хватит уже! – Катя нервно натягивала на пятку бретельку от туфельки.
– Если уйдёшь, я папе с мамой позвоню, и скажу, что ты меня на ночь одну оставила, когда дядька страшный к нам в дверь ломился, – с вызовом заявила сестра.
В ход пошла тяжёлая артиллерия.
– Ах ты, дрянь! – Катя закипала. – Папа с инфарктом в реанимации лежит, а ты ему, значит, наябедничаешь?
– Если уйдёшь, я всё ему расскажу, – повторила Лена с напором. – И если папе стане хуже, то это из‑за тебя будет.
Кате стоило титанического усилия, чтобы не залепить сейчас по этой манипулирующей, наглой, залитой истеричными слёзками рожице. Но она, сняв с вешалки сумочку, лишь бросила холодно: «Мне плевать». И направилась к двери.
Она не успела коснуться ручки, как перед ней, проявив проворство оборзевшой молнии появилась Ленка, преграждая путь.
– Тогда я тоже уйду.
В её чёрных глазёнках больше не было мокрой жалости. Они, как два репья, кололи ненавистью.
– Уйду, и буду ходить всю ночь, пока меня не убьют.
– Ну‑ка дай, – Катя рукою отстранила её от дверной ручки. Распахнула дверь настежь. – Выметайся!
Ленка не мешкая выскочила в проём, стремглав понеслась по лестнице вниз.
Мобильник её остался на полке для обуви.
«Телефон возьми!» – крикнула ей вслед Катя.
Ленка даже не обернулась.
Ленка – Катино наказание. (Неизвестно, правда, за что). Наказание глобальное и локальное, временное и перманентное.
«Ты же на десять лет старше! – сокрушалась мама. – Я думала, ты ей как мать будешь».
Вот уж дудки! Катя не собиралась иметь детей. Тем более, таких противных, как Ленка.
«Да, мать, эгоистку вырастили…», – вторил папа маме.
«Ха! Это ещё разобраться надо, кто эгоистка: я или маленькая засранка?»
Хотя, допускала Катя, возможно, папа в чём‑то и прав. Но разве её в том вина? Представьте. Десять лет ты одна. Звезда. Нет. Даже Солнце. Ты богиня. Ты бог. Они в прямом и переносном смысле носят тебя на руках. Тобой восхищаются. Ты самая красивая. Ты самая способная. Ты умна до гениальности. Тебя в прелестнейшем платьице ставят на стульчик и просят читать стихи. Аудитория, состоящая из маминых‑папиных друзей, сослуживцев, соседей, соратников рукоплещет. Овации! Они бы сыграли туш, если бы в их руках были трубы. Классика жанра. Воспитание по типу «кумира семьи». (Катя читала об этом в книжках по психологии).
И вот, спустя десять лет, является меленькая воровка. Воровка‑то меленькая, но крадёт по‑крупному. И ты теперь просто Катя. Обычная Катя. «Ты же старшая», «ты должна понимать», «ты должна помогать», «ты должна уступать» … И в этом перманентное наказание.
«Идите к чёрту! Ничего я ей не должна».
А в середине июня у бабушки, маминой мамы, случился инфаркт. Мама сорвалась к ней в Иркутск. Папа, естественно, тоже. Они всегда вместе – этакие попугайчики‑неразлучники. Кате сказали: «Остаёшься за старшую». Кате сказали: «Мы на тебя надеемся». Кате сказали: «Ты должна…» И бла‑бла‑бла‑бла…
