Чего не может бог

У неё есть на него зуб. Ну, может, не зуб – зубок. У Вальтера получилось лишить её сладкого удовольствия, сломав самый финал игры. Было это на майские праздники, когда Вальтер собрал тусовку в своей роскошной «берлоге». Катя флиртовала вовсю. И, ура! Вальтер, неподдающийся на её чары Вальтер, впервые повёлся. Гости спроважены по домам. За окном серое утро и дождь, тоже серый и нудный, как лекция по политэкономии. Катя с Вальтером на огромном, как футбольное поле, диване. Он привлекает её к себе. От него пахнет табаком, бурбоном и роскошным Clive Christian (Вальтер безупречен во всём и всегда). Поцелуй. Слишком длинный для Кати. Это поставило точку. Если до него у Вальтера был гипотетический шанс, учитывая количество употреблённого Катей алкоголя, то теперь он улетучился, как капля ацетона с подоконника. Поцелуй Вальтера показался Кате укусом, но даже не вампира, а какого‑то гигантского комара – жадного и ужасно голодного. Катя героически дождалась, когда «комар», наконец, насосётся. Потом «комар» вышел в соседнюю комнату, и вернулся, держа между двумя холёными пальцами блестящий пакетик с презервативом. Небрежно бросил его на журнальный столик. А теперь финал.

Полные недоумения, отчего кажущие ещё больше, глаза.

«Вальтер, я немного не поняла, – глаза скошены на пакетик с презервативом, – мы же просто друзья».

По всем правилам, Вальтеру бы следовало прийти в ярость. Заорать, обидеться, наградить Катю новым эпитетом, продолжить её безуспешно уламывать, начать длинную лекцию с морализаторством, на худой конец обложить негодницу матом. Но Вальтер только улыбнулся в ответ. «Извини, я что‑то погорячился», – и убрал презик в карман.

«Так нечестно!» – возмутилась про себя Катя.

Сегодня Вальтер в ударе. Поёт Эроса Рамазотти, аккомпанируя себе на слегка расстроенном пианино. Остальные мальчишки‑девчонки в возрасте от двадцати до сорока пяти тоже здесь. Ночь пятницы в «Совке» – дело святое.

Вальтер переходит на советский репертуар. «Полгода плохая погода…» – выводит Смеяновским баритоном. Народ, уже раскрасневшийся от выпитого, по одному и группками по двое, по трое, начинает отрываться от общего стола и присоединяется к кружку обступившему, поймавшего кураж Вальтера. Тот и правда поёт отпадно. Говорит, что в Лондоне брал уроки вокала. А вот Кате медведь на ухо наступил, причём наступил по‑взрослому – полное отсутствие музыкального слуха. Эх, если бы оно было по‑другому! Если б Катя умела петь! Сейчас бы не Вальтер, а она сверкала в эпицентре и купалась в восторгах.

Вальтер запел «Бременских музыкантов».

«Ничего на свете лучше неету… – тянул солист, – чем бродить друзьям по белу свеету», – подхватывал хор.

Наконец, не выдержал и грузноватый, обычно не любящий подниматься со стула, отец Владимир (в миру просто Вова). Опрокинув рюмашку беленькой и подмигнув Кате, он таки поднялся, по‑медвежьи выкарабкался из‑за стола, и величаво, как большой пароход, поплыл к кругу поющих.

«Чем бродить друзьям по белу свеету», – влился в хор его диаконский бас.

За столом осталась одна Катя, если не считать двух оживлённо беседующих девчонок на другом конце, что недавно прибились к компании. Катя и имён их не знала. Больно нужно!

Тем временем компания завела про ветер, который почему‑то обязательно переменится, потом про нос гардемаринов, а после, идиотскую (по глубокому Катиному убеждению) песню про зайцев… Две дурочки продолжали самозабвенно балагурить на противоположном конце стола. Катя скучала. Покончив, наконец, с зайцами, компания запела песенку мушкетёров. «Пора пора порадуемся на своём веку…» Порадуются они! А вот Кате было совсем не весело…

Внимание! Внимание – Катино всё. Её хлеб, энергия, кислород, наркотик. Оставшись без него, Сапрыкина начинала просто сходить с ума. А если она с него сойдёт – держитесь… Начитанная Катя знала, что это называется эгоцентризмом, она знала, что это называется патологической зависимостью от внимания, и даже, возможно, (страшное слово) истероидной психопатией. Не зря же Фролов назвал её истероидной анакондой. Катя всё это знала, но поделать она ничего не могла, и главное, не хотела.

Кстати, Фролов! Явился сегодня сюда с новой пассией. Дешёвая фифа – ни мозгов, ни кожи, ни рожи. Ещё и сумочка у неё, такая же, как у Кати. Вот гадина!

Сумочка подруги Фролова висела на спинке соседнего стула. Молоденький официантик, почти что мальчишка, суетливо собирал со стола пустые тарелки и полные окурков пепельницы. План сложился мгновенно. Убедившись, что никто на неё не смотрит, Катя проворно открыла чужую сумочку и метнула в неё свой мобильник.

– Молодой человек! – она окликнула официантика, – вы тут телефон не видели?

– Какой телефон? – опешил официантик.

– Обычный, «Самсунг», – ответила Катя с нотками вызова в голосе.

– Где? – парнишка захлопал глазами, чем напомнил Кате отсутствующего сегодня Марлена.

– Здесь! – она стукнула по столу ладошкой.

– Я… я не видел, – паренёк почуял неладное.

– Но кроме вас тут никого не было, – Катя сверлила его немигающим взглядом, став похожей если не на анаконду, то на удава.

– Я не брал… – поднос с пепельницами и тарелками в его руках задрожал.

– А ну покажи, что у тебя в карманах! – Катя встала из‑за стола и грозно двинулась на мальчишку.

Он попятился. Сделав два шага, напоролся на поставленную отцом Владимиром на пол пузатую дорожную сумку, покачнулся; посуда с подноса с громким звоном посыпалась на пол. Хоровое пение оборвалось.

Внезапную тишину прорезал пронзительный Катин крик: «Он мой телефон украл!!!»

Фролов, Сергеев, Астанин, и ещё парочка дюжих парней ринулись к перепуганному вусмерть официантику.

Астанин схватил бедолагу за шиворот.

«Карманы выворачивай!» – приказал Фролов.

В карманах не оказалось ничего, кроме замызганного носового платка.

– Девушка! В сумочке посмотрите! – взмолился официантик.

– Смотрела уже, – буркнула Катя.

– Ещё посмотрите, – проканючил несчастный.

– Ой, глядите! – это девица Фролова (Умница! Ты как раз вовремя). – В моей сумочке телефон чей‑то.

– Это… это разве твоя сумочка? – Катины глаза стали круглыми, словно яблоки.

– Смотри. У меня точно такая же. – Она схватила свою и потрясла ею над головой. – Значит, я в твою свой телефон затолкала… Вот дура!

Катя стала красной, как сваренный в пиве рак. Актрисой она была первосортной.

– Господи! Молодой человек! – на её глазах навернулись слёзы.

Она подошла к ещё не верящему в своё счастливое избавление официантику, взяла его за руки.

– Простите! Простите меня, ради бога! – она потупила глазки. – Ну хотите, я вас поцелую, чтобы простили? – Эти лукавые глазки уже кокетливо смотрели в его глаза.

– М‑м‑м… Да, – промямлил парнишка.

Катя чмокнула его в щёку. На сим инцидент был исчерпан. «Королева драмы», – произнёс Вальтер. Но этого никто не услышал.