Человек в чужой форме

Акимов вздохнул. Кузнецов, помявшись, решился:

– Товарищ оперуполномоченный, покурим? Давайте попробую по возможности все обсказать подробно.

 

Глава 7

 

Они вышли на кухню.

– Прошу вас, – Кузнецов указал на стул, придвинутый к роскошному дубовому столу.

«Накрыто на троих. Самовар, чайные приборы – чашки, блюдечки, варенье, две рюмки, фужер, полбутылки шампанского. Любопытно. Что, товарищи военстроители шампанское из рюмочек потребляют?»

Полковник, отодвигая стул для себя, чем‑то звякнул, и, рыча, прокатилась по доскам пола бутылка.

– Вот косолапый, – выругал себя хозяин, поднимая пустую посуду.

«Молдавский‑то коньячок. Ах да, откуда их перевели‑то? Вроде бы Кишинев, Николаич упоминал. К этому и коньячок…»

Полковник предложил сигарету «Кэмел». Выкурили по одной в молчании – Акимов с превеликим удовольствием, хозяин – без, очевидно, за компанию, старательно обдумывая, с чего начать. И, наконец, заговорил:

– Ивана бросила жена. Красивая, но стерва, вертихвостка, а у него к тому же силенок поубавилось после ранения.

Сергея как будто дернуло, рука сама потянулась к плечу.

– Сбежала она с одним снабженцем… не хочу ругаться при покойнике. Ваня переживал, любовь с детства и всяко‑прочее. Виду не показывал, мужик, не тряпка, но тоска ела. Решил я, дурак, утешить его, пригласил Галину… ну, Ивановну. Сослуживцы, можно сказать: она счетовод в 7‑м Участке военработ (УВР), он казначей, думаю, поймут друг друга.

– С чего ее вдруг?

Полковник снова смутился, но махнул рукой:

– А, пес с ней. Скажу, вы мужчина, поймете. Галина – моя бывшая любовница. Я вдовец, жена, сын сгинули при бомбежке… не устоял. Так‑то я не любитель, ненадежный народ, глуповатый, с тараканами.

Акимов попытался побороться за справедливость:

– Вы не преувеличивайте.

– Так я своих знакомых имею в виду, – уточнил хозяин, – видать, только мне не везет. Вот директор нашей текстильной фабрики, как ее бишь… Гладкова. Толковый товарищ администратор.

Сергей промолчал, гордясь своей сдержанностью. Полковник поднял угол рта в знак улыбки:

– Коньяку желаете?

Акимов застеснялся.

– Прошу, без чинов. – Кузнецов выставил на стол два сияющих бокала, извлек из заветного погребца флягу и свинтил крышку.

Ноздри Сергея задергались – подобный запах он обонял лишь раз, в Нормандии, и помнил до сих пор: «Теперь вот и французский. Отменно у него со снабжением».

– Итак, Галина, – продолжил полковник, гоняя коньяк по бокалу, – дочь деятеля из Генштаба и замужем, между нами, за товарищем из госбезопасности. И, главное, сразу не призналась, каково? Пудрила мозги, моталась ко мне, а мужу свистела, что в ночной санаторий ездит, в связи с нервным переутомлением…

Акимов, отхлебнув амброзии, неопределенно хмыкнул.

– Потом еще надумала себе нечто, какие‑то перспективы, пожелала большего. Начала предъявлять права и бабские скандалы закатывать. Прекратил я все это.

Выпили, Кузнецов предложил еще сигарету, Акимов не отказался.

– Составила она нам компанию. Сидели втроем, беседовали. Смотрю: поладили. У меня выдался трудный день: с утра по кабинетам, собраниям – заседания, болтология. Короче, утомился я, будто камни ворочал. Извинился, пошел наверх – да так в кресле и отрубился, при полном параде. С час проспал – как вдруг будто дернуло, – полковник снова потер лоб, да так, что и у Акимова шрам задергался, – вы фронтовик, знаете, бывает иной раз.

Сергей утвердительно кивнул. Ничего себе коньячок, как разливается бодрость по жилам, с каждым глотком даже как‑то силы прибавлялось, уверенности. Хоть ежедневно такое лекарство принимай.

– Встал я, спускаюсь ополоснуть физию – а Иван вот. Проверил – пульса нет. И Галины нет. Дверь входная нараспашку, сапоги ее у тумбы. В одних туфельках по сугробам усайгачила…

– Что же случилось?

Полковник вздохнул:

– Не знаю, что тут было. Может, повздорили, или позабыла заранее Ване сообщить, что замужем, а он огорчился. Я так в одних сапожках полетел за этой психической, и хорошо, что успел. Хорошо, что пионеры на лыжах встретились.

Помолчали. Кузнецов заявил прямо, уже без обиняков:

– Понимаете, к чему может огласка привести?

Акимов пошевелил пальцами, обозначая собственные колебания, спросил:

– Так, а сама Галина где теперь?

– Да там, наверху, дрыхнет. Коньячок на шампанское уложила, для обогрева и на нервах, увлеклась. Идите удостоверьтесь, – предложил полковник, без тени издевки, – наверху, в левой спальне.

Вроде бы и неловко, но сходил‑таки Акимов. В указанной комнате на роскошной двуспальной кровати, едва прикрытая цигейковой шубой, почивала навзничь рыжая кудрявая феечка – точь‑в‑точь яркий лоскут, небрежно брошенный. Роскошные, наверняка подкрашенные волосы. Курносый носик, пухлые губы, над верхней – бархатная родинка, на красивой длинной шее – вторая, точно две указивки, куда лобызать. Стройные белые ноги, с одной из которых сполз чулок и болтался черным кольцом на тонкой щиколотке. Свисала до пола холеная длиннопалая рука, в кольцах, перехваченная красивым браслетом. И витал над этим ужасный аромат тяжелых духов и алкоголя.

«Ведьма, сбитая зениткой», – Сергей, потянув шубейку за полу, попытался прикрыть голые конечности. Застудится ведь товарищ счетовод. Она, не открывая глаз, промяукала сорванным голоском: «Максимушка, нет… не могу».

Акимов смутился и сбежал вниз.

Кузнецов безмятежно выпивал на кухне.

– Я все‑таки пойду позвоню. А вы, пожалуйста, не уходите.

– Само собой, – заверил полковник, – куда ж мне деваться.

Обитатели дачи номер семь по улице Нестерова – родители товарища героя‑летчика Луганского – без вопросов допустили знакомую персону до телефона.

«Куда звонить? – соображал Сергей. – Криминала очевидного нет, в сотый раз по шапке за фальстарт и напрасно сожженный бензин опермашины. А то и проверку пришлют, тогда, понятно, крышка. Нет, на Петровку не стану звонить. Вот врач‑то в любом случае нужен».

Он набрал номер больницы. Отозвался сонный, сердитый, но в меру бодрый голос:

– Причал торпедных катеров.