Честь имею. Крах империи

– Да… – сокрушённо покачала кудрявой головой Галя, – После 12 лет! Папа так сильно… так сильно переживает, что, прям, до слёз жалко его, правда, не показывает своё сокрушение, но мы‑то все это видим и сочувствуем ему.

Лариса мысленно подумала: "Песни и переживания! Девочки весёлостью скрывают тяжёлую обстановку в семье, – оставление отцом должности гласного городской думы. Не очень‑то весело сейчас у них. Надо бы поддержать девочек!". – Скрытые молчанием слова Ларисы подтвердила Галина.

– Папа говорил, что не за горами 21 октября – великий российский  праздник – восшествие на престол Его Императорского Величества, Государя Императора Николая Александровича. План торжества писал, а теперь вот… всё насмарку.

– Не переживайте, девочки, праздник‑то всё одно никуда не денется. И гуляния будут и музыка.

– Будут… Как бы ни так… Как никак в конце октября восшествие‑то, может и снегу насыпать, не приведи Господи… Сибирь… одним словом. Нет, девоньки, – тяжело вздохнула Галина, – вовсе ничего и не будет, разве что спектакль какой‑нибудь новый в театре поставят… да цирк со своей всем надоевшей программой выступит… всё одно, да одно… ничего нового. Я уж туда и ногой полгода не ступаю… Вот и все развлечения, а дома так скучно, так скучно, вот мы и приехали к тебе, Ларочка. С тобой, прям, так хорошо и спокойно. А бал… так о нём теперь придётся и вовсе забыть. Ни потанцевать, ни повеселиться… и господа офицеры… не будут приглашать нас на вальс. А так хочется, – прикрыв глаза и тяжело вздохнув, тоскливо проговорила Галина. – Да и папеньке сейчас не до балов, всё больше своим заводом занимается. Он ему хуже горькой редьки. Так прямо и говорил: "Надоел уже этот завод хуже горькой редьки!" А мама ответила: "Надоел, так возьми и подари кому‑нибудь. По миру пойдём с протянутой рукой… Там тебе и воля и свобода! Никаких забот! Только дети у нас, не о себе думать надо, а о девочках!" Папа тогда сразу и перестал хандрить. Сейчас песни поём и на музыке играем.

– А я на балу в честь дня рождения Государя Императора Николая II танцевала с Олегом Николаевичем Свиридовым. Какой прекрасный и обходительный он человек. И вот теперь всё, – развела руками Анна, – вряд ли когда ещё придётся…

– Так и состариться можно, нам уже семнадцать скоро, – поддержала сестру Галина.

– Девочки, а я думаю, что бал всё‑таки будет. Как‑никак день восшествие на престол Его Императорского Величества, Государя Императора Николая Александровича, – успокаивая сестёр, проговорила Лариса.

– Бал‑то, может быть, и будет, только, кто ж на него пригласит поручика. Если всех поручиков приглашать, то тут не зал будет нужен, а огромная казарма. Благо бы ещё князь или граф, а он из простых обедневших дворян.

– О ком это ты, сестрёнка? – спросила Анну Галина.

– Тебе‑то что? Твой Абуладзе обязательно будет, как‑никак князь, а Свиридова и на порог не пустят… – всхлипнула Анна. – Слышала, бал будет не в театре, а в доме нового городского головы Морозова… по приглашениям. А тот, говорят, вообще какой‑то старообряда… Молодёжь не особо жалует…

– А к тебе они не приходили? – остановила разговорившуюся сестру Галина.

– О ком это ты? – прекрасно поняв, кто интересует подругу, но "написав" недоумение на лица, спросила Галину Лариса.

– Не о Морозове же, Ларочка, – удивилась Галина. – Мы спрашиваем о поручиках Абуладзе и Свиридове.

– Вот и цель прихода девочек, разузнать о Свиридове и Абуладзе, – мысленно проговорила Лариса, ответив, – последний раз я видела их в Успенском соборе в день тезоименитства Её Императорского Величества Государыни Императрицы Марии Фёдоровны. Это было 22 июля… и с тех пор я всё одна и одна.

– Так ты разговаривала с ними? – с тревогой в голосе воскликнула Галина.

– Нет, я просто их видела… Они постояли, помолились, а потом ушли… ещё раньше нас с папенькой.

– А что же не в полковой церкви‑то?

– А мне почём знать? Верно от того, что в соборе красиво и поют аж за душу берёт… Там много было офицеров, разных там поручиков и капитанов… Я особо‑то не приглядывалась… Мне оно ни к чему заглядываться на молодых офицеров… оно мне не нужно…

– Конечно, помолиться за здравие Её Императорского Величества Государыни Императрицы Марии Фёдоровны… – облегчённо вздохнула Галина, – а иначе, что им делать в соборе… Служба у них в полку ежедневная… и своя церковь есть.

– Девочки влюблены, – проговорила Лариса внутренним голосом, – Анна в Свиридова, а Галина в Абуладзе. – Хорошо, когда есть любовь, но этого мало, односторонняя любовь нередко трагична, так пишут в романах, надо быть любимой, это главное! А я?.. Как быть? Я люблю Олега Николаевича, – Лариса зарделась. – А теперь… Теперь я не могу, не имею права его любить. Его любит Анна.  Тогда, кого же мне любить? Абуладзе что ли, но он такой важный и противный, да и Галина влюблена в него. Ну и… Никого не буду любить… Вот! Ну их всех… зазнаек. – Почему зазнаек, Лариса не подумала. Сказала, зазнаек, вот и всё!

– Ах, да! Совсем забыла! – сбросив тревожный груз с души, продолжала говорить Галина. – На днях мы с маменькой посетили московские торговые ряды на Любинском проспекте. Заходили в магазин "Проводник". Чего там только нет… всё, что пожелаешь, – ленты и платья, шляпки и французская обувь – ботиночки с высокой шнуровкой и кожаные туфельки, и даже украшения. Нам маменька купила много‑много всякой всячины, вот, например, – потянув цепочку, висевшую на шее и, вытянув из глубин платья с мизерным вырезом под горло, кулон, уложила его на ладонь и показала Ларисе. –  Такие кулоны состоят из двух половинок с секретным замочком, в них можно вложить две маленькие фотографии. Свою я уже вложила, а вторую пока не могу раздобыть. У тебя нет её, Лариса?

– Тебе нужна моя фотография? – удивилась Лариса.

– Прости, Ларисонька, мне  нужна фотография Шота, – смущаясь, ответила Галина. – У князя Пенегина, твоего папеньки верно есть фотографии всех его офицеров.

– Не знаю, – пожала плечами Лариса. – Может быть, и есть, но в семейном альбоме нет фотографий офицеров его нового полка. Фотографии надо спрашивать в канцелярии полка. Только кто же нас туда пустит? И уж верно, я даже уверена, что секретно это.

– Да, да, конечно! Я не подумала, извини, – склонив голову, тихо проговорила Галина.

– А мы тебе, Ларочка, подарок принесли. Купили в тот день, когда были в московских торговых рядах, – вступила в разговор, доселе молчавшая Анна, и, вынув из своей дамской сумочки небольшой свёрток, подала его в руки подруги.

– Ах, как приятно! – воскликнула Лариса, развязывая алую шёлковую ленту, бантом стягивающую картонную коробочку.

В коробочке лежала шкатулка с лаковым рисунком на крышке.

– Тебе нравится, Ларисонька? – смущаясь, проговорила Анна.

– Она прелесть! Я давно о такой мечтала! Ах, какие же вы милые, девочки! Спасибо! – восторженно проговорила Лариса, и поочерёдно поцеловала подруг в пухленькие щёчки.

– А ты открой её, – сказала Галина.

Открыв шкатулку, Лариса увидела кулон на серебряной цепочке, точно такой, какой минуту назад показывала Галина.

– Девочки… но это очень дорогой подарок… Мне даже как‑то неловко принимать его… и праздников сейчас никаких нет.