Честь имею. Крах империи

– В новизне, в творчестве, в победе нового над старым, а в конечном итоге жизни над смертью.

– Вот смертью‑то как раз и несёт от этого, с позволения сказать, хаоса. Фонтан вызывает чувство тревоги и даже чем‑то напоминает ад.

– А вы, князь, были в аду?

– Бог миловал.

– В таком случае, почему вы решили, что фонтан творение ада? – удивилась Лариса, увлёкшись диалогом с Шота.

– Он мёртв, и камни его мертвы, и вся центральная композиция как бы только что вышла из ада. И, обратите внимание, рядом с фонтаном только мы и более никого.

– Отчего же, а люди, что сидят на скамейках?

– О‑о‑о! люди! – усмехнулся Абуладзе. – Они, посмотрите на них, – Шота кивнул на группы людей сидящих на скамье и стоящих чуть поодаль от них, – сами, как каменные изваяния. В них нет ритма жизни, они малоподвижны и почти немы. С их стороны не доносится человеческая речь и даже дети, что рядом с ними, не бегают, не резвятся, не смеются. Они все – взрослые и дети равнодушны к красоте, окружающей их, и сами как будто из ада – представители его, охраняющие сие нелепое сооружение.

– А по моему, – Лариса пожала плечами, – люди как люди. Сидят, мирно беседуют. Они отдыхают, – ушли от обыденности в сказку. Дети торжественно сдержаны, как и их родители, и этим, а не равнодушием, как выразились вы, князь, дают возможность другим людям окунуться в праздничную атмосферу выставки. Представьте, что было бы с нами, если со всех сторон нёсся ор, громкий смех, топот и беготня детворы, поднимающей клубы пыли?! Не знаю как у вас, вы человек военный, привыкший к громким командам и муштре, а у меня открылась бы мигрень… и праздник был бы испорчен. Это все понимают, поэтому ведут себя корректно, сдержано и не слишком эмоционально выражают свои чувства, хотя на лицах людей я вижу сияющие глаза, улыбки, а не скуку и раздражение. А у вас, князь, вероятно, сегодня плохое настроение, коли в прекрасном вы видите ад.

– Отчего же, Лариса Григорьевна?! У меня прекрасное настроение! – Абуладзе широко, но натянуто улыбнулся. – Разве что мой друг Олег Николаевич, чем‑то недоволен, – умело перевёл «стрелку» с себя на Свиридова. – Он хмур и молчалив.

– Ну, это уже слишком! – мысленно возмутилась Лариса. – Я мирилась, слушая его больной бред, но с тем, что он ставит себя выше других, мириться не собираюсь.

«Несомненно, для этого он и привёз нас сюда, чтобы унизить меня перед девушками, особенно перед Ларисой. Не может смириться с тем, что она выбрала меня, а не его! – поняв хитрый ход Абуладзе, подумал Олег. – Он вызывает меня на ссору, но я сдержу себя, не позволю ему насладиться своим, якобы, превосходством надо мной. Моя горячность здесь неуместна, но позволить ему и дальше унижать меня я не намерен! Девушки… нельзя им портить праздник!».

Делано улыбнувшись, Лариса хотела, было, что‑то сказать, но её опередил Олег.

– Недоволен?.. Ошибаешься, Шота! Я счастлив! Со мной рядом друзья! – Олег улыбнулся Ларисе. – И я наслаждаюсь этим прекрасным творением, – окинул рукой фонтан. – Оттого и молчалив, но никак не хмур.

– Прекрасное творение?.. Хм!.. – покачал головой Шота. – Где ты видишь здесь красоту? В окольцованном тяжёлым бетоном мелком озерке с невыразительным островком суши посредине, уместившем на себе бледные обнажённые тела двух атлетически сложённых женщин, у ног одной, что‑то провозглашающей поднятой левой рукой и держащей в правой серую корзину в виде головы быка, обнажённое, мёртвое тело ребёнка? Эта композиция груба и даже по́шла, – брезгливо скривился Абуладзе.

Анна и Галина с интересом слушали диалог, сначала Ларисы с Шота, затем его с Олегом, и не могли понять, кто из них троих прав. Хотя, даже не понимая разговора, Галина отдавала предпочтение Абуладзе, а Анна Свиридову. Анне Шота казался выскочкой и очень высокомерным, а Галина была равнодушна к Олегу.

Лариса?.. Ей нравился Олег, но и Шота был интересен, и выбрать кого‑то одного она затруднялась. С Олегом было просто, а с Шота она чувствовала себя какой‑то маленькой букашкой – придавленной глыбой. Чтобы скрыть эту свою притиснутость была с ним ершиста и готова была выпустить коготки, это видели и Олег и Шота, но каждый по‑своему. Олег – отрицание Шота. Шота – интерес к себе, скрываемый её колкостью.

– Я с тобой не согласен, Шота, – проговорил Олег. – Обнажённая женщина с корзиной олицетворяет плодородие.

– А пухлые бескровные дети на бесцветной траве? Что олицетворяют эти трупы? И на всё это безобразие смотрит, как бы поощряя свою подругу из‑за её спины, другая полногрудая широкоплечая нимфа. По́шло, безобразно и безвкусно! – вздёрнув голову, проговорил Абуладзе.

– Приглядись внимательно к островку, друг, и на переднем плане ты увидишь не просто обнажённую женщину, а богиню Деметру. У нас – славян – это Мать‑Сыра‑Земля, порождающая всё живое и принимающая в себя умерших, что показано в телах детей у её ног, она воплощение первобытной творческой энергии. Одновременно Деметра – «благая богиня», хранительница жизни, научившая человечество земледелию, что ярко показано корзиной, которую держит в правой руке.

– Интересная интерпретация. А что же означает лежащая на рифе обнажённая нимфа, что‑то говорящая богине, что явно видно по руке лодочкой у губ? – с ухмылкой проговорил Абуладзе.

– Вероятно, это отождествление великой богини Гекаты, являющейся помощницей в колдовстве и от него.

– Что ж, убедительно! Более не буду спорить и предлагаю продолжить нашу экскурсию по выставке, – примирительно проговорил Шота и, натянуто улыбнувшись, подошёл к Анне и Галине, подхватил их под руки и повёл к ближайшему павильону.

– Хороший отпор, Олег, – проговорила Лариса и крепко пожала его руку.

***

Дома, перебирая в памяти события уходящего дня, Лариса вдруг нахмурилась, – вспомнила князя Абуладзе, бесцеремонно вторгшегося в её разговор с Олегом, топнула ножкой и с негодованием произнесла:

– Что он себе позволяет! Я княжна, а не какая‑то девка! Его поведение возмутительно!

С какой целью резко отрицательно говорил о столь прекрасном сооружении, каким является фонтан? Он украшение выставки! Не зря его соорудили на центральной площади. И что он хотел показать своим отрицанием его? Себя выше всех? Или унизить всех?.. Показать своё превосходство в знании архитектурного дизайна? Но, думаю… нет! уверена, не такой уж он и великий знаток архитектурного дизайна. А Олег молодец, достойный дал ему отпор, – рассуждала Лариса, всё более думая о князе Абуладзе. И в какой‑то момент, сама не поняла как это произошло, стала оправдывать его. – Но, может быть, он прав, и фонтан действительно безобразен и безвкусен. И то верно, не очень‑то он вдохновил меня, собственно, совсем не вдохновил. Красив?.. – хмыкнула, – разве что, своим нагромождением рыб, скульптур, каких‑то фруктов и овощей… прям, какой‑то базар и только! Нет, всё‑таки Шота прав! Одно не понятно, почему он странно смотрел на меня и кривил губы? Я это видела, хотя мельком и всего два раза взглянула на него. Тогда мне показалось, что он просто недоволен сооружением и высказывает свою точку зрения… Каждый вправе ценить так, как видит. Олег увидел в нём красоту, а Шота негативно отнёсся к фонтану.

И вдруг Лариса всё поняла.