Честь имею. Крах империи

– Он был озлоблен! – воскликнули все клетки её сердца. – Конечно, как я это сразу не поняла! Его грызло то, что я больше внимания отдавала Олегу, а не ему, привыкшему всегда и во всём быть первым. Там я не увидела… не поняла его, хотя ощущение холода лилось из него водопадом. Я думала, что наш спор – это спор двух мнений! Если в споре со мной он как‑то себя сдерживал, то с Олегом… С ним он вообще был резок. А его выражение лица?… Тогда я не могла его понять, а сейчас чётко вижу в нём гадливость. А ведь он его друг! Или я ошибаюсь? А может быть… ко мне? Чем я могла ему не угодить и должна ли угождать? Он кто мне?.. Даже не друг, просто знакомый, которого любит Галина, а она моя подруга… вот и всё. Если бы не её любовь к нему, то его и вовсе не было рядом с нами. Могли бы доехать и в нанятом экипаже. А всё‑таки… – Лариса вновь воспроизвела в памяти его лицо, – всё‑таки он был даже взбешён! И взбешён тем, что я игнорировала его, а Олега приближала к себе. И всё‑таки надо присмотреться к Абуладзе и понять, что он хочет… Если моей любви, объяснить, что не люблю его, а если… я вычеркну его из моей жизни даже как знакомого! Раз и навсегда!

Ларисе, по незрелости её, было трудно разобраться в хитросплетениях жизни, тем более в отношениях между мужчинами и женщинами. Мать рано ушла из её жизни и не успела дать ей то, что обычно дают матери своим дочерям, а отец по своим мужским понятиям полагал, что всё женское придёт к дочери со временем. Лариса набиралась жизненного, непосредственно женского опыта только из любовных романов с их цветочками и серенадами под балконом и из бесед с Анной и Галиной, которые были так же несмышлёны в вопросах отношения полов, как и она сама. Всё это в некоторой степени тормозило её развитие в сторону женщины. В 18 лет она мало чем отличалась от самой себя пятнадцатилетней. Лариса полагала, что между мужчиной и женщиной может быть только дружба, максимум платоническая любовь с поцелуями в щёчку или руку, а любовь это что‑то таинственное и доступное разве что много старшим её людям и супружеским парам.

Полагая, что между молодым людьми – мужчиной и девушкой могут быть только дружеские отношения, Лариса не осознавала, что мужчины принимают дружбу с женщиной иначе, – они видят в ней либо начало глубоких чувств – любовь, либо животную страсть. И всё же заложенное в неё природой влечение к противоположному полу заставило глубже, нежели даже полгода назад, взглянуть на Олега и Абуладзе и попытаться разобраться в их отношениях к себе и своих чувствах к ним.

Они шли по одной дороге, как по тёмному коридору, Олег и Шота по её противоположным сторонам, Лариса посередине. Освещая свой путь несозревшими мыслями, она бросалась то в одну, то в другую сторону, при этом больно ударялась в стены, возведённые Анной у стороны по которой шёл Свиридов, и Галиной у Абуладзе.

– Олег любит меня, это ясно. Но Абуладзе?.. Интуитивно я чувствую, что он желает большего. Но чего? Дружбы? Но разве мы не друзья? О, Боже, я в растерянности! А если он любит… Любит?! Но разве так смотрят, когда любят… с пренебрежением и даже злостью? Он… даже стыдно подумать… В его взгляде похоть… Он желает владеть мною! Он зверь! Я должна бояться его!

 

Глава 4. Раиса Николаевна

 

Крыло ангела.

С памятного для Раисы Николаевны дня, когда впервые шла под руку с Григорием Максимовичем, прошло два месяца Тревожными, щемящими душу и одновременно необычайно счастливыми были те дни. Дни, когда была рядом с ним.

Счастливыми – дюжина встреч с Пенегиным, всего дюжина дней, но они перевернули всю её прежнюю жизнь. Она уже не плакала в свою холодную подушку, а мысленно видела рядом с ней ещё одну, на которой покоилась голова полюбившегося ей человека. И она молила Господа, чтобы мысли её воплотились в реальность. Воскресные прогулки по проспекту и городскому парку вносили в её жизнь некоторую надежду на постоянность, и даже на большее – на супружество, о котором она и мечтала и одновременно боялась даже думать, чтобы, как часто говорила себе: «Не сглазить!».

Тревожными – ждала каждую новую встречу и тревожилась, что Григорий Максимович на этот раз не придёт, но он, к радости её, приходил, и душа её расцветала. А ещё оттого, что она полюбила князя искренне, всей своей чистой душой и боялась, что надежды на лучшее могут не оправдаться, – Пенегин окажется не тем, каким рисовало его её воображение.

– Бывает и такое, – хорошенький и миленький и вдруг хоп… – говорила её душа, – и в человеке проявляются отрицательные черты, отталкивающие до брезгливости.

Щемящими душу. «Может быть, он ищет и находит встречу со мной из своих корыстных целей, – телесной страсти ко мне? Потерял жену… мужчина… и его тяга к женщине естественна, – говорила она себе и отвечала. – Ну, и пусть, зато хотя бы миг, хотя бы час я буду счастлива!».

5 июня, после праздничного дня – дня рождения дочери, Григорий Максимович провожал Раису Николаевну до её дома.

Ехали в пролётке, он – князь Григорий Максимович Пенегин и она – душечка Раиса Николаевна.

– Ну, зачем ты взял лошадь? Глупый, глупый! Мне хочется как можно дольше, вечно быть с тобой, любимый, родной мой! Неужели ты не видишь не чувствуешь, что я люблю тебя. Полюбила тотчас и с тех пор, как впервые увидела, думаю только о тебе! – мысленно говорила она Пенегину и вдруг неожиданно даже для самой себя произнесла:

– А хотите чаю, Григорий Максимович?

После чего внутренне сжалась, подумав: «Если ответ будет отрицательный, я никогда более не смогу принять его ухаживания. Мне будет стыдно смотреть в его глаза. Он может подумать, что я навязываюсь, что я легкомысленная женщина. – И так же мысленно крикнула. – Я не хочу этого! Не хочу!»

– Не откажусь, – посмотрев на Раису Николаевну и увидев в её глазах смущение, вкупе с ожиданием чего‑то таинственного, проговорил Пенегин и внутренне спокойно вздохнул от мысли, что был принят её душой и сердцем так легко и просто.

На следующий день князь Пенегин повёл с дочерью разговор на трудную для себя тему. Волнуясь, поймёт ли его дочь, открылся ей в своих чувствах к Раисе Николаевне и спросил:

– Как ты смотришь, милая, если Раиса Николаевна будет жить с нами?

– В каком положении? – спросила она отца.

– Если ты не против… моей женой.

– Это неожиданно! Я не могу немедленно ответить. Прости, папа, мне нужно подумать.

Через неделю Лариса сказала «да», и уже в первых числах июля князь обвенчался с Раисой Николаевной.

Лариса приняла мачеху спокойно, но настороженно. Раиса Николаевна не вызвала в ней неприязнь, но приход в семью нового человека беспокоил её возможным изменением устоявшейся жизни. Но более всего её тревожило, что отец отгородится от неё, и всё своё свободное время будет отдавать новой жене, а не ей, как это было обычно.