Чудовище во мне

Я отодвигаю массивный деревянный стул и сажусь на свое место по правую сторону от отца через один стул: стул, который в прежние, лучшие, времена всегда занимал Винсент.

Интересно, он до сих пор сидит на нем или в «его дни» здесь все уже происходит по совсем другому сценарию?

– Например, прекращай паясничать, а лучше открой нам с Джени вина.

– Как скажешь, только, когда я нахваливаю твою еду, я всегда говорю правду и ничего, кроме правды! – парирует отец, едва касаясь маминой щеки своими вытянутыми губами.

Наблюдая за ними, за чувствами, которые они смогли сохранить, несмотря ни на что, я испытываю странный укол ревности. Я точно знаю, что в моей жизни этого уже никогда не будет. Да я уже и не уверена, что когда‑либо было. Такая любовь случается в жизни только однажды и только тогда, когда ты ее оказываешься достоин. Так что у меня совершенно точно нет шансов. Ни единого.

– Как у тебя дела? Что нового? – традиционно интересуется мама, усаживаясь на свое место – по левую сторону от отца.

О том, чем именно ее дочь зарабатывает на жизнь, мама узнала год назад, когда в прессу просочилась информация, что в раскрытии дела о смерти беременной женщины, Сяомин Цинь, немалую роль сыграла жрица мира мертвых – медиум Джена. Разумеется, к этой шикарной статье прилагалось и мое фото. Снимок был нечетким, но я уверена, что, глядя на него, мама могла даже посчитать количество морщинок в уголках моих глаз.

Она позвонила мне в тот же день и, впервые за долгое время назвав полным именем – Дженифер Марсела Рид, – начала отчитывать так, словно я получила двойку по математике.

– Все по‑прежнему, – уклончиво отвечаю я, опуская взгляд.

Каждый раз, задавая этот вопрос, она, я уверена, надеется услышать, что ее дочь завязала с глупостями и перестала строить из себя медиума, повелевающего загробным миром. Но мне нечем ее порадовать. Не сегодня.

Внезапно возникшую паузу заполняет радостный голос отца:

– Я выбрал белое полусухое. Угадал?

– Отличный выбор, папа.

– Винс с Лией решили на рождественские каникулы поехать с мальчиками в круиз по Карибскому морю. Там вроде какая‑то развлекательная программа для детей подготовлена.

– Не рановато ли? Мальчишкам же еще двух лет даже нет.

– Ну, во‑первых, пятнадцатого ноября им уже будет два, ну а во‑вторых, – мама делает драматическую паузу, многозначительно переглядываясь с отцом, точно ища в нем поддержку, но он, не обращая на нее внимания, молча разливает вино по бокалам. – В общем, похоже, Лия беременна.

– Что значит похоже? Она беременна или нет?

– Мама думает, что это так, но нам они пока ничего не сообщили, – объясняет отец, бросая на маму косой взгляд.

– Я в этом почти уверена. Ты же знаешь, в таких вещах я не ошибаюсь.

– Ключевое слово «почти», – отвечаю я, подмигивая отцу.

– Что ты сказала? – спрашивает мама, хмурясь. – Ты мне не веришь?

– Конечно, верю! Думаю, это круто! – отвечаю я, испытывая странные чувства.

До этого момента я была уверена, что мы с Винсентом сможем преодолеть эту пропасть, разделившую нас пять лет назад. Но нет. Если мама окажется права, то пропасть эта ширится и растет у меня на глазах, а я только сижу и молча радуюсь за него. Радуюсь тому, что хотя бы у одного из нас все в жизни сложилось так, как мечталось в детстве.

– Давайте выпьем за эту новость! – предлагает папа, поднимая свой бокал.

– Отличная новость, – шепчу я, делая большой глоток.

 

* * *

 

После обеда мы с мамой выходим во внутренний двор. В воздухе пахнет осенней прохладой, но стоит оказаться на солнце, как голову тут же начинает припекать.

Мы ложимся на шезлонги прямо в одежде. В это время года родители редко окунаются в воду, зато мы с Винсентом любили устраивать вечеринки у бассейна вплоть до ноября. Давно это было.

– Как дела у Джесс? Что нового в театральном мире? – задает тон беседе мама, предупредительно покрывая лицо и зону декольте тонким слоем крема от загара.

– Вроде все по‑старому, хотя не знаю, может быть, за неделю что‑то изменилось. Мы с ней вчера не виделись.

– Что‑то случилось? Неужели снова со Скоттом?

– Не в этот раз.

– Ну и хорошо. Он дома сейчас или в клинике?

– На прошлой неделе был дома, и Джесс говорила, что он работает над каким‑то новым проектом. Так что будем надеяться…

– Ладно она себя этими сказками кормит, но ты‑то куда? – в своей привычной манере перебивает меня мама. – Поговорила бы ты с ней, что ли.

– И что мне ей сказать?

– А то ты не знаешь? Ее мать всю жизнь спасала этого алкаша‑неудачника, а теперь и она по ее стопам идет. Джесс ведь такая красивая, такая талантливая. Ну неужели на Бродвее нет ни одного приличного актера, режиссера – кто там еще бывает?

– Не знаю, но, как увижу Джесс, обязательно постараюсь передать ей все слово в слово.

– Не паясничай. Ты ведь поняла, что я имела в виду. – Мама настороженно хмурит брови.

– Да, думаю, суть я уловила, – широко улыбаясь, отвечаю я, закрывая глаза.

– Я недавно Ника встретила. Мы тут в Квинс ездили, у отца дела были, ну а я…

– Ну а ты решила повидаться со своей старой подругой Викторией и по случайному совпадению мамой Ника, – помогаю ей закончить предложение я.

– Он все так же хорош, как и прежде, и, между прочим, до сих пор не женат и ни с кем не встречается, – продолжает мама. – Спрашивал про тебя.

– Рада, что у тебя выдалась возможность повидаться с Викторией. Она хорошая женщина.

– Ты меня вообще слышала?

– Конечно.

Раздается скрип соседнего шезлонга, и в следующий миг я ощущаю на себе чей‑то пристальный тяжелый взгляд. Чей‑то? Разумеется, мамин. Ее главная беда – она совершенно не знает меры. Ни в чем. И если это расточительство уместно в быту, то в отношениях совсем нелишне уважать чужие личные границы.

– Может быть, вам стоит снова встретиться: сходить в кино, поужинать? Я уверена, он все еще любит тебя.

– Круто. Но мне этого совсем не хочется.

– Дочка, ну почему ты так упряма! Жизнь продолжается, зачем ты себя хоронишь?

– Не волнуйся, живой я в гроб не лягу.