Чужая невеста. Запрещенная книга
– Меня зовут Данила! Я приехал с Украины.
– Откуда у вас мой телефон?! Я не знаю никакого Данилу! Вы ошиблись молодой человек!
– Я только сегодня приехал с фронта и сейчас нахожусь в Москве. Я проездом. Хотел бы передать вам тетрадку Саши, ну и кое‑что на словах.
Установилась долгая мучительная пауза. Данила слышал только дыхание девушки.
– Или нам не стоит встречаться?! – с вызовом заявил он, готовый оборвать разговор.
– Вы из этих?! – с трудом выдавила из себя девушка и голос у нее стал брезгливо противным.
– Да из этих, которые по призыву. Воевал на той стороне. Вы ко мне обращались. Помните?
– Не думала, что вы позвоните, – глухо и медленно проговорила девушка, подбирая слова и пребывая в смятении.
– Мне было бы проще избавиться от нее, – с безразличием в голосе произнес он, – но подумалось стихи, … да и память… все‑таки дорого для вас.
– Ну‑уу, хо‑о‑ро‑шо! – произнесла она, мучительно растягивая слова и до сих пор пребывая в неуверенности.
– Тогда где и когда? Правда я в Москве впервые.
– Где вы? – сухо поинтересовалась она.
– На Киевском.
– Я не далеко. Там есть кафе «Гурман». Там встретимся.
– Думаю, найду.
– Уж постарайтесь, – холодно процедила она.
– Я буду в защитной форме, – добавил Данила, но девушка уже оборвала разговор.
Легкий сумрак окутал улицу, когда он вошел в здание. В ланч‑кафе было просторно. Данила занял столик рядом с массивным столбом из светлого кирпича, чтобы видеть входящих. На черном глянцевом потолке светили маленькие, но яркие лампы. Это создавало приятную атмосферу вечера и уюта. Полина не опоздала.
Девушка была одета в белоснежную блузку с черной шнуровой оторочкой воротника, вправленную в юбку‑карандаш. Черные пуговички‑кнопки бежали сверху вниз, ломаясь на крутых возвышенностях груди. Вошла она нервным раскачивающимся шагом и смотрела по сторонам чуть рассеяно и небрежно. Когда у худенькой девушки высокая полновесная грудь это всегда смотрится эффектно и несколько неожиданно. Приятно было видеть, как она идет и как на груди расходится волнами материал и с трудом сдерживается маленькими пуговками. В руках Полина держала приталенный пиджачок, и легкую сумочку на длинном ремешке. Строгая одежда делала ее фигуру чрезвычайно сексуальной, но без вульгарности и налета распущенности.
Не скрывая отчуждения, она присела за столик и заказала воды без газа. Данила до ее прихода попросил принести две чашечки кофе.
– Ну! – нетерпеливо буркнула она, никак не поприветствовав молодого человека. Полина старалась не смотреть на него и была напряжена. Ледяной холодок, очевидно в любую секунду мог закончиться очень печально. Но пока ей приходилось терпеть его общество. «Строгая и одновременно милая! – подумалось ему. – А что ты хотел увидеть?!»
– Вот! – вздохнул Данила прямо рассматривая ее и как бы еще раз оценивая.
Он неторопливо, даже специально копаясь, достал и положил на край стола, изрядно потрепанную, со смутно проглядывающими рыжими пятнами, тетрадь. Она гляделась инородным предметом среди блеска огней, натертой посуды и изысканного буклета меню. Да и сам он в полевой пятнистой форме сильно контрастировал среди хороших нарядов публики и приподнятого настроения, что царило вокруг. Реакция девушки на его присутствие только дополнила общее ощущение неустроенности и скованности, и он уже засомневался, что сделал правильно, когда предложил эту встречу.
Полина, не откладывая, бережно открыла тетрадь и углубилась в чтение. Она, казалось, полностью забыла о его существовании. Губы ее шевелились и что‑то проговаривали, лицо светилось и хмурилось. Парень невольно наблюдал за ней, бросая короткие взгляды.
Девушка была хороша и знала об этом. Темно‑каштановые шелковистые волосы, были подстрижены длинно и ровно и чуть не достигали узких плеч. Они темными полумесяцами обрамляли ее задумчивое лицо; а стоило девушки наклониться, они как крылья птицы устремлялись вперед, закрывали нежную шею и тонкую золотую цепочку с кулончиком в виде сердца. Карие глаза у Полины были постоянно прикрыты длинными ресницами. Она избегала смотреть прямо и откровенно, была строга и очень сдержана не только в словах, но и движениях. В ней была тонкость, стиль и хрупкость одновременно. Ее можно было принять за коренную москвичку или жительницу Санкт‑Петербурга из очень приличной семьи.
– Вы тоже читали? – наконец проронила она, с трудом отрываясь от тетрадки и бросая мимолетный уничтожающий взгляд в его сторону.
– Да! – признался Данила после паузы. – Хотя чужие письма, … дневники… Я понимаю! Но там другое.
– Бывает и другое?! – ядовито усмехнулась она.
– Разведка собирает все бумаги, документы, и там нет сантиментов по этому поводу. По‑настоящему я должен был сдать ее в органы и там бы она осела навечно.
– И что вас остановило? – также холодно спросила она, чеканя каждое слово.
– Не знаю! – вздохнул он. – Наверно содержимое.
– Интересно?! – поджала она губы и меря его презрительным взглядом.
– Я подумал это важно для вас, – ровно и спокойно продолжил Данила, встречаясь с ней глазами.
– Допустим. Но что вам до меня, вы видите меня впервые, – промолвила она, все еще с металлом в голосе.
– Да ладно вам! – натянуто улыбнулся Данила. – Привез и привез. Оказия вышла. Так бы наверно не встретились!
– Это по честному, – оценила она. – И все же?!
– Что?
– Вам понравилось? – спросила она чуть теплее и немного оттаивая.
– Я не очень силен в этом, – замялся Данила, смотря на ее тонкие строгие морщинки у губ и ловя ее быстрый испытывающий взгляд из‑под длинных ресниц.
– Говорите, как есть, свои ощущения! Не юлите! – настаивала она, опять ожесточаясь и требуя однозначного ответа.
– Но я же здесь! – обрезал он ее пыл.
Установилась долгая пауза. Она смотрела на него, он на нее. Пока Данила собирался с мыслями чтобы что‑то добавить, на ее лице вдруг показались непрошенные слезы.
– Вот еще! – обронил Данила примирительно и жалостливо. – Что вы в самом деле! Так держались и расплакались.
– Я не верю. До конца не верю, – она заревела сильней и плечи у нее затряслись от всхлипываний, а глаза и нос покраснели.
Из‑за фасада строгой и эффектной девушки вдруг выглянула маленькая девочка, которую посетила большая беда. И от этого она вдруг стала ближе и родней. Ее горячие слезы капали на салфетку и исчезали, а тушь размазывалась по щекам. Даниле вдруг так захотелось пожалеть ее успокоить, но для этого нужно было найти слова, которых он не знал. Он вообще ничего не знал про эту девушку, которую лишил наверно самого дорогого, что у нее было.
