Чужбина
Рядом с ней сидел по‑европейски одетый муж Яков. Серого цвета костюм, белая рубашка, на голове соломенная шляпа. На две головы ниже, чем Алтын с ее высоким головным убором, он выглядел по‑взрослому одетым ребенком.
Было смешно и в то же время мило видеть сидящую в обнимку столь противоречивую влюбленную пару. Они не спали всю последнюю ночь. А как только начало смеркаться, пришли к скамейке, которую много лет назад установил здесь Яков. Это было их любимым местом.
Отсюда открывалась прекрасная панорама заросшей камышом и черноталом родниковой низины реки Илек. На ее противоположном берегу белым лебедем раскинула свои длинные крылья огромная известняковая круча. А над ней до самого горизонта расстилалась ровная и бескрайняя степь. Весна в этом году немного запоздала и, как бы оправдываясь, в начале мая покрыла ее щедрым ковром ярких диких тюльпанов.
– Я не припомню, чтобы раньше так много красных цвело, – прервал молчание Яков.
– Как и мое сердце, – всхлипнула Алтын, – степь кровью обливается.
Яков крепче прижал супругу к себе, целуя ее в щеку, и тихо прошептал:
– Перестань, родная! Пожалуйста! И так тяжело.
Оно взошло! Весеннее утреннее солнце – это не палящая все и вся летняя мачеха. На него можно прямо смотреть, не рискуя обжечь глаза. Утреннее светило как возлюбленная, оно гладит, целует и успокаивает.
Алтын освободилась из тесных объятий мужа и кокетливо заявила:
– Хорошо! Теперь ты мне больше не нужен. Я согрелась.
Яков бережно ухватил плечо супруги и повернул ее лицо к себе. Он долго всматривался в столь родные черты милой Алтын. Несмотря на годы, черные глаза супруги сохранили тот озорной блеск молодости.
– Если твою Алтын в переводе золотом зовут, то мою можно в “змея подколодная” перекрестить, – с открытой завистью сказал ему однажды сосед.
Яков знал, как щедро его одарила судьба. Он был безгранично счастлив и благодарен за Алтын. И в этом признавался он себе не только сейчас, при расставании. Он целовал жену: каждое веко в отдельности, затем лоб, ее губы. Как не пыталась она сдерживать слезы, они все равно непроизвольно текли из ее прекрасных глаз.
– Это не навсегда, милая, – успокаивал ее мужчина.
– Да, конечно, Жаке, – сквозь слезы соглашалась супруга, – как только дом продам, так сразу и приеду. Паспорт‑то у меня на руках. Танечка мне и билет на немецкую люхтханзу оставила.
– Да сдался тебе этот дом, – со злостью сплюнул на сторону Яков.
– Не начинай, – миролюбиво погладила Алтын супруга по плечу, – мы же уже все обсудили. Бесплатно он Исинам не достанется. Это уже вопрос чести рода Шукеновых. Тебе с детьми здесь оставаться опасно. А меня аксакалы в обиду не дадут.
Супруг не нашел что ей ответить. Жена напоминала ему сейчас девятнадцатилетнюю настырную дикарку, играющую с мальчишками в лянги[1].
Казахские женщины своевольны. Это коренным образом отличает их от остальных восточных народов. Не стоит особо описывать жизнь кочевников. И так понятно, что мужчины постоянно находились с отарами и табунами в степи. В отсутствии супруга казашка оставалась в прямом смысле слова защитницей дома.
Яков не мог изменить ситуацию, не получилось и переубедить супругу. Оставалось искать помощи на стороне. В очередном письме восьмидесяти двух летнему дяде Алтын, полковнику КГБ в отставке, он рассказал, как ведут себя в поселке грабители братья Исины.
Данда Шукенов приехал в Аккемир при параде и регалиях. Его сопровождал тоже постаревший бывший директор совхоза “Пролетарский”. Первым делом они направились в контору элеватора. Нет свидетелей, но ходят слухи, что директор с ходу приставил дуло пистолета ко лбу заведующего и категоричным тоном потребовал, чтобы его сыновья прекратили чинить в поселке произвол. Так ли было на самом деле, никому не известно…
– О! – Алтын всматривалась в тень Илекской низины. – Оказывается, не только мы сейчас не спим.
Теперь и Яков обернулся в ту сторону.
По слабо протоптанной тропинке в это время еще полноводной реки к ним направлялась хрупкая старая женщина. Отсюда, с холма, она казалась черным маленьким муравьем в белом платочке.
– Ассалам Малейкум! – тяжело, переводя дух, приветствовала, поднявшись на бугор Амалия.
– Малейкум Ассалам! – ответил ей старик и указал на скамейку. – Присаживайся к нам.
– А это кто тут нацарапал? – подходя ближе, спросила соседка, тыкая своим костылем в спинку скамейки.
Там на почерневшем от времени дереве виднелись свежие следы ножа: “Хабхабыч + Алтын”.
Все дружно рассмеялись.
– Я это не писал, – категорически запротестовал Яков. Алтын спрятала свою улыбку в рукаве.
– Немыс ага[2], тебя и так здесь долго вспоминать будут! – с пафосом заключила Амалия. – А рассиживаться нам, кажется, особо и некогда.
Она снова ткнула своим посохом, но в этот раз в сторону железнодорожного вокзала. Оттуда по тропинке к ним приближались Таня и Виктор.
– Целуй Малю! – толкнула Алтын мужа в бок. – В губы целуй! Кто знает, повезет ли тебе еще раз ее встретить.
Было лишь шесть часов утра, но солнце уже во весь рост высилось над горизонтом. Оно, как всегда, было готово воспевать день, дарить счастье и вдохновение.
– Нам надо будет скоро выезжать, – по‑своему приветствовал собравшихся Виктор.
– Я свежий чай заварила, – Таня ухватила женщин под руки, – выпьем на дорожку.
В доме действительно был уже накрыт щедрый дастархан. Стол ломился под наполненными до краев тарелочками и вазочками: сухофрукты, тары[3] и талкан[4], печенье, курт, конфеты, мед и варенье, сливочное масло, сыр, колбаса казы. С краю дымился паром на электроплитке заварочный фарфоровый чайничек. Рядом стоял эмалированный чайник с кипятком и глубокая пиала со свежими сливками. Таня умело разливала в кисайки, как ее научила свекровь, чай по‑казахски: столовая ложка сливок, потом хорошую порцию крепко заваренного черного чая и в последнюю очередь немного кипятка. Настоящий казахский чай должен быть карамельного цвета.
[1] Лянга – волан, одноименная подростковая игра
[2] Немыс‑ага (каз.) – дядя немец
[3] Тары (каз.) – вручную обработанное просо, лакомство к чаю
[4] Талкан (каз.) – дробленая тары
