Чужбина
И вот еще, о чем он подумал: пеленки – это ребенок. Ребенок – это семья. Якову хотелось выжить. А эти подобранные вещи чужой семьи давали ему надежду на возвращение домой.
Когда Яков начал собираться в Германию, он знал, какой верный попутчик отправится с ним в дальнюю дорогу. Алтын пыталась убедить мужа взять новый чемодан, который и выглядел солидней, и был гораздо вместительней.
– Нет, мне и этого хватит, – отказывался супруг.
– Туда же, кроме носков и паспорта, больше ничего не поместится, – доказывала свою правоту Алтын.
– А мне больше и не надо.
Женщина махнула в его сторону рукой, мол, делай как знаешь, и со слезами на глазах поспешила покинуть комнату.
Под окном, у изножья кровати, стоял большой резной сундук. Из него Яков бережно достал черный чапан. Это был подарок тестя Кудайбергенова по случаю выхода Якова на пенсию. Халату не было цены. Вернее сказать, он стоил несколько лошадей.
– Спасибо, аке[1]! – поблагодарил он тогда родственника.
– В этой жизни я его носить не посмею – боюсь запачкать. Я перед богом в нем предстану.
– Носи, немыс, этот чапан живым, – как из Корана наизусть читал тесть, – ведь написано, что Азраил[2] заберет тебя в том одеянии, что ты сам себе в жизни сотворишь. И пошито оно будет из твоих темных и светлых деяний. И чем ярче твой наряд, тем ближе твое место к раю. Аминь.
Яков аккуратно сложил чапан и положил его в чемоданчик. Больше туда уже ничего не поместилось бы…
Не успела осесть за умчавшейся в райцентр волгой дорожная пыль, а Алтын уже торопилась и почти силком потащила за собой в сторону вокзала восьмидесятилетнюю Амалию.
– Да не беги ты так, молодуха, – на ходу ворчала Амалия, – тут идти‑то три минуты. А Яшин поезд только через три часа здесь пройдет.
– Кому ты рассказываешь? – от возмущения даже остановилась Алтын. – Как будто я сама не знаю расписания поездов. Кто из нас, ты или я, работала начальником станции?
– Ты только на бумаге там числилась. Мы то знаем, что твой Жаке за тебя пахал.
– Ну что за люди! – наигранно возмутилась Алтын, хлопая себя по полу кафтана. – Понапридумывают же.
– Ты лучше скажи, почему на нашей станции пассажирские поезда перестали останавливаться? – сняла Амалия платок и вытерла им вспотевшую шею. Седая коса обрамляла ее голову: – Ведь раньше три или четыре в сутки здесь тормозили. Помнишь, наша Ганна на перроне свои пирожки пассажирам продавала?
– После ее пирожков с протухшей капустой пассажиров, видимо, поносило, – хихикая, прикрыла обеими ладонями свой рот Алтын, – вот и запретили поездам в Аккемире останавливаться.
Амалия тоже не могла удержаться от смеха. Вытирая тем же платком слезящиеся глаза, постаралась все же вернуться к прежнему разговору:
– Парадокс получается. Захочешь сесть на поезд, так нужно минимум час по разбитой дороге на машине добираться до районного вокзала, чтобы потом проехать мимо своего Аккемира.
– Такая логистика теперь, – беспомощно развела руками бывшая начальница станции.
Женщины вошли в привокзальный, кругом огороженный сад. Многолетние высокие деревья спасительно обняли их своей прохладой. Клейкая чешуя распустившихся тополиных почек густо усыпала дорожку. Они пахли медом и над ними кружились шмели. В центре сквера белел круглый фонтан. Правда, его нельзя было теперь так назвать. Из его ржавых труб сейчас лишь слабо лилась, скорее даже капала вода.
– Михайло не стало, и никто не берется починить насос водокачки. – возмущалась Амалия, поглядывая на эту скромную струю. – Молодые не могут или не хотят работать.
– Так было бы за что… – не соглашалась Алтын. – Молодежь умнее нас стала, за дарма пахать не собираются. Нашим железнодорожникам вон уже год зарплату не платят. В совхозе вместо денег хоть зерно и мясо выдают. А путейцам что, шпалами да рельсами семьи кормить прикажете?
– Хорошо, что я коромысло в печке не спалила, – продолжила Амалия, – Опять приходится воду с речки носить. Колонка на улице уже полгода не работает.
Алтын с облегчением сняла с головы тюрбан и кимишек, затем расстегнула верхние пуговицы койлек. Обеими руками, как лебедь взмахом крыльев раскинула в стороны длинные, туго сплетенные две черные косы. Слегка ополоснула ладони и, сложив их лодочкой, терпеливо дождалась, когда они наполнятся холодной живительной влагой.
– Пей! – преподнесла “живую” кисайку подруге.
Амалия охотно удалила жажду.
Второй порцией воды Алтын с величайшим наслаждением умыла сверху вниз лицо, оросила голову и косы. Вытерла вспотевшую шею. И лишь потом правой рукой напилась сама. Подошла к скамейке и облегченно откинулась на ней в тени уже зеленого старого карагача. Рядом поспешила присесть соседка.
– Теперь ты понимаешь, куда я так спешила? – умиротворенно промолвила Алтын.
– А я было решила, что ты одумалась, – беззубым ртом улыбалась Амалия.
– В смысле?
– Представила себе, как ты сейчас взберешься на водонапорную башню, дождешься проходящего поезда и спрыгнешь к своему мужу на вагон.
– У тебя фантазий больше, чем кур в сарае, – отмахнулась Алтын.
– Да есть еще пара. – вмиг стал серьезным голос Амалии. – А вот у тебя мозгов точно не хватает. Почему отпустила Якова и детей одних? Сдался тебе этот дом?
– Дом тут ни при чем. Я уже давно покупателя нашла.
– Так ты ж другое говорила, – не веря своим ушам, Амалия кулачком толкнула Алтын в предплечье, – обманула значит? А зачем?
– Не поеду я в Германию, – повесив голову и опустив руки меж колен, тихо промолвила Алтын.
– Не придумывай. У тебя все документы уже готовы.
– У меня рак, – произнесла это страшное слово и не сдержала слез Алтын, – врачи сказали: жить осталось совсем немного.
Амалия сидела не двигаясь. Казалось, что она забыла, что такое дышать. Сердце старухи билось колоколом. Лишь через некоторое время она нашла в себе силы и костлявой рукой осторожно взяла ладонь Алтын.
Надо понимать, что означает взять человека за руку. Это движение важнее, чем все объятия и поцелуи, и его обычно дарят только самым близким людям. Рука в руке порой сильнее всех остальных жестов и эмоций, ибо это самая неподдельная и прочная молчаливая поддержка в минуты человеческого горя и одиночества.
[1] Аке (каз.) – отец
[2] Азраил (мус.) – ангел смерти
