Чужбина
– О боже! – шепотом произнесла она и прикрыла лицо обеими руками: – Я здесь точно сдохну!
На кухне уже громко копошилась и гремела посудой свекровь.
– Пожалуйста, помоги маме обед приготовить, – присел перед Танечкой и обнял ее колени Виктор.
– А нельзя ли после дороги хотя бы душ принять? – обиженно‑разочарованно ответила молодая.
– А у нас нет душа. Совхозная баня только по субботам открывается. Но мы можем после обеда сходить в речке искупаться.
Таня оцепенела. Мысль о том, что она здесь жить не сможет, окончательно подтвердилась.
Она неохотно вышла из комнаты. Кухня была такой же однооконной комнатушкой. Большую часть помещения занимал из деревянных досок на полуметровом возвышении от глиняного пола сколоченный два на три метра настил.
– Нары, – пояснил из‑за спины Виктор, – у нас это центр семейной жизни: здесь мы кушаем и спим. В детстве я делал на них школьные домашние задания, папа здесь же постоянно что‑нибудь ремонтировал, а мама пряла шерсть или вязала варежки и носки.
Танечка с ужасом вспомнила, как ее бесили эти колючие вонючие коричневые, грубо вязанные маменькины подарки, которые в тайне, а то и открыто с первых дней их знакомства Танечка изгоняла из студенческого гардероба жениха.
– Я думала, что нары только в тюрьмах бывают.
– Не знаю, по‑казахски их еще сәкі называют, типа топчан.
Нары застилал потертый шерстяной ковер с национальным орнаментом, а в углу, горой до потолка лежали сложенные разноцветные стеганые одеяла и курпешки[1]. У стен валялись небрежно брошенные яркие бархатные подушечки. Справа, между нарами и деревянным, крашенным голубой краской маленьким буфетом, ютилась низкая, выложенная из красного кирпича с встроенным в нее большим черным казаном печка. Напротив, на левой стороне, висели на вбитых в стенку огромных гвоздях кожаные уздечка и кнут, пара плащей, пальто и полушубок. В воздухе стоял неприятный кислый запах.
– Летом мы варим еду во дворе, – услышала Таня голос свекрови. В проем входной двери было видно, как Алтын снимает с натянутой перед домом бельевой веревки темного цвета слегка подвяленное на солнце мясо, над которым сейчас гудели мухи. – Пошли, поможешь мне картошку почистить. А я тесто для жайма[2] замешу…
Обед накрыли на кухне. Хабхабыч разул резиновые калоши, взобрался на деревянный настил и в мягких кожаных черных сапожках прошел в сторону окна. Сел посередине ковра, умело поджав под себя ноги калачиком. Алтын постелила перед ним кухонную клеенку в ромашках. Раскидала по кругу бауырсаки[3] и ломтики черного хлеба. Опять же по кругу поставила глубокие кисайки с нарезанными огурцами, помидорами и налитой сорпа[4]. Виктор принес и низко наклоняясь протянул отцу глубокую миску с еще горячим вареным мясом. Глава семьи достал из нагрудного кармана рубашки складной ножик и начал неспешно крошить баранину. Алтын, обжигая пальцы, внесла и поставила посередине клеенки широкую круглую эмалированную миску с лапшой и картошкой. Аккуратно выложила поверх их нарезанное мясо и залила блюдо кисайкой горячего и жирного бульона, в котором плавал кольцами нарезанный лук.
– Руки все помыли? – спросила хозяйка дома. – Дастархан[5] накрыт, бешбармак[6] готов.
Виктор скинул туфли, вскочил на нары и удобно разместился справа от отца. Оба подняли руки ладонями к лицу. Алтын осталась стоять возле печки и тоже сложила перед грудью ладони лодочкой.
Таня посмотрела на них и, не снимая обуви, лишь скромно присела на край настила. Ей не хотелось в это верить, но ее новые родственники, включая сына коммуниста, действительно собирались сейчас молиться. Хабхабыч на казахском языке долго и вслух бормотал какие‑то заклинания.
Лишь после этого, как бы омыв лицо сухими ладонями, хозяин дома первым прямо рукой взял из блюда горсть мяса и лапши. Виктор и Алтын принялись тоже есть пальцами из общей миски.
Если бы у Тани не было высоко начесанной прически, то ее волосы сейчас бы встали дыбом. Ее стало подташнивать. Она прикрыла рот и выбежала из дома.
– Вот я дура! – Алтын испуганно смотрела вслед невестке. – Не догадалась. Она же городская. Надо было ей вилку и отдельную миску дать.
Виктор пустился вдогон за супругой.
– Давай сбежим отсюда, – закусывая губы, взмолилась Танечка, пытаясь вырваться из объятий настигшего ее мужа.
– Куда? Это же моя семья, и я обязан в совхозе отработать.
Таня только молча покачала головой. Чтобы как‑то разрядить обстановку, Виктор повел супругу на речку…
От дома Хабхабыча тропинка вела по‑за селом, мимо старой полуразваленной мельницы, огибала овраг и под увесистым уклоном спускалась в низину реки.
На крутом изгибе Илека, утопая в зелени, стояло каменное здание водокачки, а рядом плодоносил яркий и цветастый огород раздатчика воды. Все было обнесено плетенной из ивняка изгородью. Благо здесь предостаточно рос один из видов ивы, чернотал, который местные называли просто талой. На столбиках городьбы сейчас сушились десятки крынок и горшков, несколько вязанных из разноцветных лоскутков половых дорожек. На одной из грядок копошилась круглых форм женщина в маковом халате.
– Здравствуйте, крестная! – окликнул ее Виктор, остановившись у ограды.
Женщина резко выпрямилась, оглянулась на прохожих и радостно хлопнула себя в подол.
– Шоб тобi чорт побрав! – громко на все приречье крикнула хозяйка огорода. Она напрямую по грядкам уже бежала к ним с распростертыми руками: – Синко, Вiтенька! Глазам не хочу вiрити.
Таня не сразу сообразила, в чем тут дело. Алтын была казашка. Образ жизни, как и внешний вид Хабхабыча тоже говорил о том, что хоть он и немец, но наверняка принял мусульманство. В конце концов Таня видела своего Виктора голым, и он явно был не православным.
– Ты че, еще и крещеный? – шепнула, прижавшись к супругу, Татьяна.
Виктор улыбался во весь рот.
– Батя решил перестраховаться. Да и тете Ганне с дядей Мишей уж очень хотелось с нами породниться.
[1] Курпешка (каз.) – аппликация из атласа и кусочков ситца
[2] Жайма (каз.) – лапша в форме пятисантиметрового ромба или квадрата
[3] Бауырсак (каз.) – подобие жареных в масле пончиков, ромбовидной или круглой формы из пресного или дрожжевого теста
[4] Сорпа (каз.) – бульон
[5] Дастархан (каз.) – застолье
[6] Бешбармақ (каз.) – традиционное блюдо из мяса, картофеля и широкой лапши
