Дэурумы. Тёмный ритуал
– Нашёл. Отголосок силы чёрной магии, довольно сильный отпечаток. Я бы даже сказал, здесь пахнет не заклинаниями, здесь витает вонь тысячелетнего проклятия.
– Что ты имеешь в виду? Какое ещё проклятие? – от его слов мне становится страшнее.
Если и Габриэль говорит о чёрной магии, значит она здесь действительно есть. Странно, что я ничего не чувствую.
– Что слышала, то и имею в виду, – говорит он. – Воздух смердит гнилью, пылью тысячелетней давности. Как мумия в саркофаге, как скелет в подземелье. Такой запах. Так что твоего мальчишку растерзал не зверь.
– Но я не чувствую никакого запаха, кроме обычного запаха леса, – говорю и принюхиваюсь.
Пахнет древесной корой, землёй и мхом.
– А ты и не должна его чувствовать. Тьма – не твоя стихия, – отвечает Габриэль с какой‑то грустью в голосе.
В его глазах печаль.
Что это с ним? Грустит из‑за того, что сам является порождением тьмы? Но вдруг всё меняется, и его взгляд снова ничего не выражает. Может, мне показалось.
– Да, но я ведь способна чувствовать магическое присутствие. Свет, тьма, какая разница? Тем более если это сильный отпечаток, как ты говоришь, – озадаченно размышляю вслух. – Бред какой‑то.
– Да, в этом смысле что‑то не клеится. Может, ты израсходовала свой магический поток на медитацию и поэтому не чувствуешь? Ты уже сегодня использовала магию?
– Да, наверное, ты прав. Но что это за запах такой «тысячелетней давности»? Бессмертный демон?
В очередной раз убеждаюсь, что мне повезло, что Габриэль вдруг вновь появился в моей жизни, да ещё и в очень удачный момент. Именно тогда, когда мне понадобилась его помощь. В нём столько силы – иногда мне кажется, что он и не человек вовсе.
Когда он рядом, когда он на моей стороне, кажется, что никакая беда нам нипочём, что мы способны одолеть любое зло.
– Вставай. Обсудим это по дороге. У меня от всего этого разыгрался аппетит. Заедем куда‑нибудь поесть, потом я отвезу тебя домой, – говорит он.
– Разыгрался аппетит? В такой обстановке? – удивляюсь я.
Он протягивает руку, чтобы помочь мне встать. Я отвечаю на его помощь.
Его рука тёплая, на ней нет перчатки. Как у такого холодного человека может быть такая тёплая рука? Всего на секунду я чувствую под своими пальцами его прикосновение. Вот он, настоящий, живой, из плоти и крови, такой же человек, как и я.
Он убирает руку. Я даже не думаю о том, что мне бы хотелось, чтобы он прикоснулся ещё, но этого хочет моё сердце, моё тело.
Я сама тянусь к нему первой. Подхожу совсем близко, смотрю в его глаза и беру за руку, скрещивая наши пальцы. Мои холодные, как ледышки, его – тёплые. Он сжимает руку, захватывая мою. Я чувствую, как бьётся его пульс.
– Если есть пульс, значит есть сердце? – шепчу я.
– Есть, – тихо отвечает он, замерев как статуя. Он смотрит в мои глаза, и кажется, что мне больше ничего не надо, кроме этих глаз.
Наша энергия сливается в одну через это прикосновение. Мы будто обнажаем душу друг перед другом, перекидываем мост между нашими мирами, позволяющий чувствовать эмоции друг друга как единый организм.
И сейчас я вижу Габриэля, и он другой. Совсем не такой, каким хочет казаться. Ему больно, и он тоскует. Тёмная, глубокая тоска сжигает его изнутри, сводит с ума.
– Тебе больно, – говорю я.
– Да. Из‑за тебя, – отвечает он и закрывает глаза. Нагибается и касается своим лбом моего.
– Почему? – спрашиваю я.
– Раньше я ненавидел тебя, не выносил. Но сейчас всё изменилось, – шепчет он.
– Я тебе не верю.
– Знаешь, когда я попал в ад, я тосковал. Думал сначала, что по своей жизни, по Алексу и Андрэсу. Но на самом деле это было не так. Я тосковал по тебе.
Его губы касаются моего лба лёгким поцелуем. Это застаёт меня врасплох. Я перестаю шевелиться и, кажется, даже дышать.
– Ты думал обо мне, когда был в подземном мире, среди мёртвых? – спрашиваю я.
– Да, каждый миг. Я чувствовал себя одиноко, не мог смириться с тем, что больше никогда тебя не увижу. Боялся, что тебя больше нет, что Михаил забрал тебя.
Что же он такое говорит? Неужели он тоже думал обо мне?
Моё сердце бьётся как сумасшедшее, вот‑вот выпрыгнет из груди. Щёки покрываются красной краской и начинают гореть пожаром. Такое странное чувство страха и возбуждения, как будто перед прыжком с парашютом. Ты знаешь, что должен прыгнуть, и, если не сделаешь этого, потом будешь всю жизнь жалеть.
Он дотрагивается до моего горящего лица, ласково проводит рукой по щеке. Я смотрю в его глаза, их ледяная синева становится чёрной. Его глаза меняются от эмоций. Затем он целует меня, я закрываю глаза от неожиданности… или удовольствия.
Мой второй поцелуй с парнем, о котором я думаю каждый день вот уже больше полугода.
Ни с чем не сравнимый, как само волшебство…
– Зачем ты говорил мне все эти вещи во сне? Зачем пугал? – шепчу я, прерывая наш поцелуй.
– Я не хотел пугать тебя, прости, но я не мог иначе. Я не знаю, как вести себя с тобой, – растерянно говорит он.
Мне нравится его откровенность. Сейчас он настоящий, искренний и тёплый, как человек, как влюблённый мужчина.
Я тянусь к нему и целую его.
– Тогда будь мягким, нежным, и я не буду бояться, – говорю ему, проводя языком по его шее, заставляя его вздрогнуть и жадно втянуть воздух ртом.
Не знаю, что происходит со мной, но я не могу себя контролировать. Я хочу попробовать его на вкус.
«Это естественно и нормально – хотеть красивого мужчину», – проносится мысль в моей голове.
Я поднимаю руку и приподнимаю край его рубашки, выпуская её из штанов. Он не шевелится, позволяя его трогать. Я касаюсь ладонью его совершенного пресса и провожу по нему рукой. Затем моя рука опускается ниже, на твёрдую выпуклость в его штанах, и Габриэль издаёт тихий, низкий стон.
Он резко притягивает меня к себе и горячо целует, властно. Мне это нравится, нравится всё, что мы делаем. Может быть, завтра я об этом пожалею, но не сейчас.
Он поднимает меня, держа за бёдра, я обхватываю его талию ногами, и он прижимает меня к дереву.
Мы целуемся, как два сумасшедших, обезумевших от жажды человека. Будто ни в его, ни в моей жизни уже лет сто не было секса. В моём случае так оно и есть.
Одной рукой он продолжает держать меня на весу, а другой расстёгивает моё пальто, пиджак и рвёт мою белую рубашку, пуговицы которой падают на землю. Обнаженную кожу тут же обжигает холод, но я горю изнутри.