Дэурумы. Тёмный ритуал

Люди тоже имеют право приносить такие дары богам. Иногда это работает. Боги видят людей, слышат их и им покровительствуют. Но мой дар – другой, магическая кровь имеет больше ценности. А значит, есть больше шансов, что Мара услышит меня и примет дары.

– Великая Мара, – говорю громко, – услышь своих земных слуг, прими плату. А за неё позволь Алексею перейти мост и пусти его в Навь, к предкам. Не позволь его душе блуждать, а телу страдать. Отгони нечисть от невинной души.

На моей ладони лежит красно‑бордовый сосуд, всего сантиметра два в диаметре. Я заговариваю его, чтобы ни одна живая душа не смогла прикоснуться к нему. Вокруг него появляется лёгкое свечение, затем он поднимается в воздух и медленно опускается в землю, прямо на крышку гроба.

– На земле рождённый, снова должен стать землей, – шепчу последние ритуальные слова.

– На земле рождённый, снова должен стать землёй, – вторят мне люди.

– Церемония окончена… – говорит жрец и почтительно кланяется мне и остальным.

Я уже хочу развернуться и последовать за всеми. Но вдруг что‑то привлекает моё внимание, что‑то, от чего у обычных людей бегут мурашки по телу и волосы встают дыбом.

За большой скульптурой ангела, которая стоит на соседней могиле, прячется девочка. Рыжая девочка, вся в веснушках, волосы заплетены в косы, уложенные вокруг головы как корона. На ней летнее платье. Она смертельно бледна, и её большие голубые глаза не отражают ничего, кроме той самой бездны, края которой нет, возраст которой – вечность.

– Ты не сделала того, что обещала, ведьма. Не выполнила мою просьбу, не нашла мою сестру, – доносится до меня её шепот. – Теперь слишком поздно. И мальчишку ты не спасёшь. За ним уже пришёл Анчутка.

Этого не может быть! Та самая девочка с кладбища, Надя, кажется. Я уже видела её призрак и раньше. Она не ушла в иной мир, потому что ждала сестру. Но они обе погибли почти четыреста лет назад, и её сестры давно нет. Призрак этой девочки всё ещё находится в этом мире, потому что он обманут пустыми надеждами о воссоединении с семьёй. Да, это то, чего мы все так хотим. Быть со своей семьёй, особенно после смерти.

Она сказала «Анчутка». Это маленьких злой дух, его привлекает разложение мёртвых тел. Он один из представителей той самой тёмной нечисти, которая способна обратить тело погибшего в заложенного.

И она оказалась права. Из‑за надгробия появляются лысые мохнатые демонята высотой всего в несколько сантиметров. Их штук пять. Они босые, и на их стопах нет пяток.

Пожиратели… Они облизываются и стонут от удовольствия, метаясь из стороны в сторону в бесконечном экстазе. Они в своей стихии. Анчутки частично пожирают тела умерших и заряжаются от этого, как батарейки. Без смерти живых они не могут существовать. Если бы всё живое погибло и спустя века обратилось в прах, им было бы нечем питаться, и они бы просто исчезли. Вот такой парадокс: покуда есть мы, есть нечисть. Исчезнем мы, исчезнут и они.

Демоны и нечисть обожают разложение всего живого. Этот процесс, автолиз, наступает через несколько минут после смерти. Тело умирает, у клеток наступает кислородное голодание, что повышает кислотность из‑за побочных токсичных продуктов. И тогда ферменты начинают поглощать клеточную мембрану. Запускается процесс самопоглощения. Всё начинается с печени, которая богата ферментами, и головного мозга, в котором много воды.

Я не врач, но я знаю всё это. В академии мы были обязаны изучать демонологию. И поскольку все эти существа связаны с Танатосом – смертью, мы должны знать, что именно их привлекает и как проходит этот процесс.

Демонята забираются на свежую могилу и жадно хватают блины и шоколадные конфеты, которые оставили родственники. Да, сущности могут питаться и человеческой пищей.

Затем они начинают копать землю, пытаясь пробраться внутрь. Кроме меня, их никто не видит.

– Нон туум, ревернтэрэ ин анфирос, – я шепчу заклинание, прогоняя демонов.

Шепчу так тихо, что никто не услышит. Никто, кроме них. Они резко поднимают головы и, увидев меня, начинают шипеть и отплёвываться. Но это слабая нечисть, и моей силы хватит, чтобы их прогнать. Я концентрируюсь и направляю поток энергии на каждого из них. Свет моей силы слепит их крошечные злобные глазки. Им ничего не остаётся, кроме как отступить. Анчутки исчезают.

Ко мне подходит мама погибшего. Я узнала её, видела на снимках. Женщина лет сорока пяти, миловидное лицо, совсем без морщин. Но она выглядит старше из‑за усталости и синевы под глазами.

Чёрный платок покрывает её золотые волосы, такие же, как и у её сына. Может, бабуля соврала и он вовсе не приёмный? На ней шерстяное пальто, шёлковый шарф вокруг шеи.

– Спасибо вам большое, – тихо говорит она, – за Лёшу, за то, что пришли, что помолились за него Маре, что замолвили словечко за моего мальчика, – в её красных, полных боли глазах вновь появляются слёзы. – Как вас зовут? Я тоже помолюсь за вас.

Она кашляет и достаёт белый поминальный платок. Наверное, простыла. Она не очень тепло одета и вообще внешне какая‑то хрупкая. Возможно, я ошиблась с её возрастом.

Я вновь оборачиваюсь туда, где стояла Надя. Но она исчезла.

– Меня зовут Дэя Воснелец. Я из полиции, расследую Лёшино дело. Знаю, не время сейчас. Но нужно торопиться, найти виновного как можно быстрее. Поэтому мне бы с вами поговорить.

– Да‑да, конечно. Пойдёмте, пойдёмте. Баба Галя напекла пирогов, блинов, мы купили вино. Помянем нашего мальчика, здесь, в кафе рядом с домом. Там найдём укромный уголок и поговорим, – отвечает она сдавленным голосом.

– Я, к сожалению, не смогу задержаться на поминки, работы очень много. Может, вы сможете уделить мне несколько минут сейчас?

– Да, если надо сейчас, значит сейчас. Давайте отойдем в сторонку.

Мы отходим чуть вправо и идём к небольшой, с зелеными куполами, часовне имени Великой Марены.

Заходим внутрь и садимся на деревянную скамейку. Здесь ещё холоднее, чем на улице. Будто от каменного пола веет морозильным холодом. Даже у меня заледенели пальцы ног через кожаные сапоги с мехом.

Мама Лёши вся такая маленькая и тоненькая, совсем вроде молодая, но будто зачахла от горя или тяжелого труда. Она занимает так мало места на этой скамеечке, словно ребёнок.

– Анна Петровна, – начинаю я, – дело в том, что тело Алексея было найдено в лесу. Может, вы знаете, по какой причине он там был и с кем? Друзья, подружки?

– Друзей у него всегда было много. Но они никогда не ездили в лес. Если только с учителем, в походы. Так он пропадал в школе, на играх или спортзале. Ума не приложу, что он мог делать в таком месте ночью, – отвечает она, еле сдерживая рыдания.

– У него была девушка?

– Девушка? – переспрашивает она и смотрит на меня как‑то странно. – Ну, была одна вроде. Оля зовут. Они с детства знакомы. Она сирота, выросла в детдоме. Девочка хорошая была, но потом связалась с плохой компанией. Лёша пытался ей помочь, направить на правильный путь. Везде за ней ходил, защищал, уговаривал, чтобы в институт поступила. Но она ни в какую, ушла на заработки в какое‑то заведение и потом совсем пропала. Ей исполнилось восемнадцать, из приюта она ушла, и потом её и след простыл. Больше года они не общались.

– Понятно. А где они познакомились?

– Там же, в детдоме, – отвечает она, поджимает губы и выпячивает подбородок, будто с вызовом.

– Анна Петровна, Лёша был вам неродной?