Дело о секте скопцов

Дверь открылась, и в прихожую вошёл полноватый мужчина пожилого возраста. По виду гостя, одежде и золотой цепочке от карманных часов, свисающей сбоку, можно было сделать вывод, что он достаточно богат и обеспечен. На его высокомерном, но несколько женоподобном и обрюзгшем лице отражались забота, сострадание, искреннее внимание и неизвестные опасения.

– Ты один, милый Ванечка? – уточнил вошедший мужчина, назвавший себя Кормчим.

– А кому у меня ещё быть? – вопросом на вопрос ответил хозяин избы.

– Записку я получил, только сразу приехать не смог. Пойдём внутрь избы, расскажешь, что стряслось? Какая хворь тебя настигла? – сказал мужчина и прошёл в избу.

Как только гость повернулся спиной к Ванечке, мимика на его лице сразу изменилась. На смену заботе и состраданию пришло брезгливое и пренебрежительное выражение по отношению к хозяину дома.

– Страшно мне, и болит всё, не смерть ли меня ожидает из‑за этой кражи, наказал меня Господь за неправедное дело, – заявил Ванечка, закрыв щеколду и вяло следуя за гостем.

Гость, не отвечая на вопрос, вошёл в избу, встал на колени напротив красного угла с картинками святых и начал что‑то беззвучно шептать, осеняя себя крестным знамением.

Затем он встал и, посмотрев на хозяина избы, тихо заявил: «Не волнуйся, Ванечка, не переживай, милый мой голубь. Наши образы не оставят тебя в беде, верь им. Ложись в постель, рассказывай о беде».

Больной медленно и дрожа прошёл по комнате и лёг на деревянную кровать, укрывшись одеялом. На лбу появился обильный пот. Кормчий присел рядом с лежащим в изголовье, на табурете, в глубоких раздумьях.

– Говори, Ванечка, что случилось, милый мой, внимательно слушаю тебя, – заявил гость, вытирая пот со лба больного полотенцем.

– Батюшка Кормчий, что со мной? Почему я так плохо себя чувствую? Внутри всё жжёт как адский огонь, о котором ты рассказывал на радениях. Ноги и руки отказывают, голова разрывается. Ты же обещал, что этот порошок мне ничего дурного не сделает! – задал вопрос Ванечка в некоторой истерике.

– Не волнуйся, Ванечка, не переживай, милый. Наши образа помогут тебе, в них большая сила. Молись батюшке‑искупителю Кондратию и верь в хорошее, сам не заметишь, как всё пройдёт. Помни наставления искупителей, только через труд и страдания можно к вечному счастью прийти, – заявил гость, встал и поклонился углу избы, где находились изображения.

– Плохо мне, Кормчий, не помогают образа. Боюсь умереть. Врача бы мне?

– Ты, Ванечка, не болен, просто переживаешь. Это всё у тебя от нервной горячки. Дело ты сделал нужное, для общины полезное, вовек тебя наши братушки не забудут, – ответил человек, внимательно наблюдая за больным.

– Скажи мне, Кормчий, зачем тебе эти бумаги, для какого дела? – уточнил Ванечка, судорожно облизывая обезвоженные губы.

– Для великого дела они нужны, Ванечка. С этими бумагами мы наше время приблизим, наши враги станут друзьями, а друзья – слугами нам. Появится армия в сто сорок четыре тысячи праведников и сотворит справедливый суд над грешным миром. Верь в это, не сомневайся, – ответил Кормчий.

– Верю! Однако доктор заводской приходил, присылали его с завода. Сказал, что болен я, только чем – не сказал. Обещал аптекаря прислать с настойками и лекарствами, помощь обещал. Что скажешь, Кормчий? Как мне быть? – задал вопрос больной, страдальчески заглядывая в глаза сидевшему возле него человеку.

На безбородом лице гостя ничего не отражалось, ни малейшей гримасы жалости или сострадания. Глаза Кормчего пытливо наблюдали за больным, как будто бы пытались оценить и определить, сколько же ему осталось жить на этом свете.

– Доктор, говоришь, приходил. Смотри, не давай ему себя полностью осматривать, помни о своей тайной печати. Я тебе нашего доктора приведу, общинного, вот он тебе и поможет. Заводского даже на порог больше не пускай. Аптекарю тоже не открывай, все они грешники. Только вред тебе принесут, милый мой Ванечка, – ответил Кормчий.

Вид его был задумчив. На лице на секунду появилась гримаса страха, которая немедленно сменилась на выражение лицемерной любви и заботы.

– Ох, батюшка Кормчий, как же хочется верить твоим словам. Не обманываешь?

– Как можно, Ванечка! Я же тебя с детства знаю, мы же родственники. Я твоим родителям обещал заботиться о тебе! Неужто ты не веришь? Да и слово учителей‑искупителей наших спасёт тебя, я верю в это. Ты же печать очищения на себе носишь, она тебя от всякой болезни и горя спасёт. Блажен муж, не сделавший беззакония своей рукою. Дети прелюбодеев, как и семя беззаконного ложа, исчезнут, ибо ужасен конец неправедного рода. Верь, Ванечка, и спасёшься! – заявил человек, называемый Кормчим.

Когда он разговаривал со страдальцем, отвечая на его вопросы, на губах появлялась лицемерная улыбка сочувствия, невидимая в сумраке комнаты.

– Верю, Кормчий, верю, только невыносимо больно мне. А как там на заводе, никто не спохватился?

– Глупые они, грешники вечные, ничего не узнают. Головы у них мирские, без истинного учения и веры. Пойду я, а поздней ночью вернусь с доктором. Жди и не волнуйся, пусть с тобой останутся вера, моё благословение и дух общины. А где бумаги, Ванечка?

– Под столом, Кормчий, в корзинке, накрыты тряпьём, тебя ждут. Верю, жду и надеюсь! – с этими словами больной, не обращая внимания на гостя, впал в обессиленное состояние, а затем в болезненный сон, прерываемый всхлипами и стонами.

Мужчина впервые с некоторым сожалением посмотрел на него. Хотел накрыть вторым, лёгким одеялом, лежащим рядом, на табурете. Для этого он уже протянул руку, но затем отдёрнул и брезгливо отвернулся. Подошёл к образам‑картинкам, постоял молча возле них, угрюмо взирая и беззвучно, одними губами, что‑то произнёс несколько раз. Повернулся и прошёл к столу на кухне, заглянул под него и, откинув тряпьё, достал свёрток. Осторожно развернул большое холщовое полотенце, в которое что‑то было завёрнуто. Посмотрел на содержимое – плотную пачку каких‑то бумаг. Вновь завернул и осторожно забрал с собой.

«Как вовремя я приехал, этот дурень совсем обезумел. Ещё бы немного, и всё бы провалилось, вся задумка коту под хвост. Жаль его, конечно, но кто же ожидал такого. Надо срочно следы заметать, может, и в ночь сегодня. Ладно, не впервой концы в воду хоронить, и в этот раз всё будет как надо», – думал гость, следуя через избу к выходу.

Уходя, тщательно прикрыл входные двери деревянного дома, затворил калитку забора и вышел на улицу. Сел в экипаж и, внимательно посмотрев по сторонам, отдал приказ: «Трогай. Гони, но в осторожности».

Прошло некоторое время, Ванечка очнулся. Медленно встал, превозмогая боль во всём теле, осмотрел свои дрожащие руки и потное зябкое тело. Лицо передёрнула судорога страха и жалости к самому себе. Ковыляя, подошёл к переднему углу, где имелись образа.

«Как же больно! Все внутренности выворачиваются наизнанку. Кожа стала жёлтой, не стихает боль в животе. Невозможно глотать, болит горло. Всё болит, всё тело ломит. Нет ни одной части тела, чтобы не болела. Что же делать? Кормчий обещал, что всё будет хорошо, а на самом деле всё плохо. Нужен доктор, да где же его взять? Но он же обещал, что всё будет хорошо, и доктора обещал. Должен выполнить своё обещание, он же отец нам, он же тульский Кормчий», – подумал страдалец.