Десять лет среди харайтов. Часть 1. Нартен Марр

Нартен Марр враскачку, перепрыжкой спустился на дно оврага, подражая повадкам молодого кухурра, подобрался к нетронутому трупу и, раздираемый любопытством, перевернул его на спину. В ту же секунду он забыл о засыпающем в нескольких шагах звере, всецело предавшись изучению мертвеца, ибо разом узнал под его плащом знаменитую синюю с черным форму всемогущей Службы Технического Контроля.

Хуже не придумаешь! Храпящий людоед окончательно перестал занимать сталкера, он даже опустил снятый с предохранителя арбалет. Тем более, не кухурр явился причиной гибели сотрудника СТК. Шея последнего была свернута почти на 180 градусов, импульсная пушка в не успевшей окоченеть руке разрядилась до предела.

СТКшник в кого‑то стрелял, прежде чем его настигла смерть, а Нартен еще не видел того, кто промахнулся бы в кухурра, ровно как и того, кому хищник свернул бы голову.

Стоило бы бросить все это и быстрее убираться отсюда, хотя в грязи остались его следы. Шадарат! Через пару часов прилетит целый отряд, начнут искать виновника, и доказывай, что ты не осел! Может сразу шерифу заявить?

Не хотелось Нартену связываться с этими страшными государственными структурами. Нет, к шерифу он не пойдет. Замазать следы, пройти кругом через реку, через Территорию…

О, Великий Пес! К ночи вернуться домой. И сжечь ботинки, свои прекрасные, надежные ботинки, Харатрон побери!

 

Нартен остановился. Вдоль промоин на топком дне тянулась цепочка еще одних следов – глубоко вдавленных, подкованных подошв не меньше чем 45‑ого размера. Кое‑где попадались разбрызги темных пятен, и сталкеру не потребовалось обьяснять, что это такое. Кровь.

«Погоня, смертельная схватка и…» – Нартен поскользнулся и с плеском шлепнулся в грязь. Но он не придал этому значения, лишь увидел, вылезая, расщепленную выстрелом молодую березку. Дерево было перебито, разможжено в месте удара. Верхушка его валялась шагов за пять, обожженные, изуродованные волокна выдавали импульсную пушку.

Нартен скорехонько пошел дальше, по примятой траве и частым кровавым каплям, перекинув арбалет за спину и загнав в бластер дополнительную батарею.

Шагов через пятьдесят он, настороженный, словно ищейка, заметил что‑то, блеснувшее во мху, кусок непонятной детали с обрывками проводов. Ему стало немного жутко, ибо не зверь и не выродок прошел здесь часом раньше. Наверняка вооруженный, очень опасный и скоростной боец, сумевший отправить за Грань двух великолепно вышколенных агентов и неизвестно сколько перекосивший их ранее.

Важный преступник, иначе бы только полиция им занималась, очень нужный, раз решили преследовать его на границе Территорий, возможно технайдер, машина‑убийца, по следу которой Нартен не пойми зачем сейчас шарится, дразнит Судьбу.

«Ну и найдешь, – говорил себе сталкер, продолжая вынюхивать, – и что ты сделаешь? Грудью поляжешь за Республику Сэтэра, получишь посмертный орден за помощь тайной полиции? Ты же СТК боишься, а потому ненавидишь, она может тебя за лишнее слово до смерти за решетку упрятать, может на спайсовые рудники бросить. И что же теперь, помогать ей во имя человечества? Не помогать? А что тогда делать?»

Размышляя таким образом, Нартен продолжал идти, быстро и уверенно, ибо для него, профессионального сталкера, такой неприкрытый след не был загадкой. Его торопил охотничий азарт и увлечение погоней. Возможно, в силу природных особенностей характера, он мог бы стать хорошим солдатом, если бы не глухой отказ подчиняться и хроническая аллергия на дураков, коими, как известно, изобиловала сэтэрская армия.

Он чувствовал Территорию, выходя на реку окольным, незнакомым путем, ощущал, как река придвигается, и это нравилось ему все меньше.

 

Над узкой серой полосой струился туман, отражаясь в ее зловещей, недвижной глади. Река и текла, и стояла одновременно. Точнее, взглянув на нее, было не определить даже крохотного движения – она казалась застывшим стеклом, начищенным и отполированным до блеска.

Налетал неровными порывами ветер, сдергивал белесые клочья, сбивал их в кучи, обнажая на миг унылый пейзаж, простиравшийся за рекой. Жухлый камыш, щетину тронутой инеем травы, белый мох на болотных кочках. Там, за мертвой и страшной водяной границей начиналась она – всевластная хозяйка огромного пространства, непонятная, неизученная и неумолимая Территория.

Даже последний остолоп, у которого начисто отсутствовала интуиция, мог увидеть – за рекой что‑то не так. Угрюмые, подернутые дымкой топи, гребни коричневых, покрытых тиной прутьев, проблески луж – все дрожащее и неестественное, нарисованное, будто готовое исчезнуть или размазаться бесцветным пятном, завернуться в спираль гравиловушки или прорезаться внезапно черным квадратом, уносящим в иные миры.

На Территории происходило все, что угодно, что только посильно больному, извращенному воображению ее Создателя, который неистовствовал и бредил, посылая в мир все новые и новые ужасы. Территория звала и манила, ее высокий, вибрирующий голос звучал день и ночь, пронзал, словно ультразвук, мозг и душу, находя отклик в тех, кто, как и она, обладал некой болезненностью, особым сталкерическим медиумизмом.

Она звала, чтобы околдовать и манила, чтобы не отпустить уже никогда; возникать во снах и диктовать свою волю, проводить тайными тропами через свое сердце и прокладывать тропы в сердце идущего.

Но что хорошо сталкеру, то человеку – смерть, и кроме немногих избранных, люди жили в постоянном изматывающем страхе. Они отказывались съезжать с насиженных мест, слепо следуя призывам правительств не уступать Территории ни метра, они предпочитали не замечать ее, но она являлась к ним ночами, входила в их дома случайным сквозняком, проникала в их легкие с дождем и туманом и, поселяясь внутри, билась с их сердцем, дышала их дыханием, вытягивая последние силы.

А потом переходила в наступление, хлестая их, выжатых и сдавшихся, радиоактивным бичом и теперь уже точно выгоняя прочь, сдвигала границу еще километра на два‑три.

 

За рекой начиналось безумие. Его чувствовал человек на крутом берегу, всматривающийся из‑под ладони в мешанину испарений и болот, в первую заградительную линию Территории. Наконец он тяжело сел на кочку у самого обрыва и опустил голову на скрещенные руки.

Его спутанные желтые волосы падали до середины спины, обтянутой клетчатой курткой, рваной и грязной, в пятнах засохшей крови. Такие же, красно‑черные короткие штаны из толстой шерстяной ткани, разодранные, будто собачьими зубами, обнажали мощные мышцы ног беглеца, мышцы, что наравне с арматурой несли его уже четырнадцать дней через горы, леса и степи, через последние мелкие городки, почти без остановки, сквозь бесчисленные ловушки и лазерный огонь застав. И вот… донесли…

Он накинул на плечи короткий клетчатый плащ с пятью прожженными дырами и отложил в сторону тяжелый трофейный автомат. Беглец смотрел на реку, что накатывалась на глинистый берег двумя метрами ниже, подступала совершенно бесшумно, словно жидкое стекло или масло, и подсчитывал, сколько рентген накопила в себе эта стылая, омертвелая глубь.