Дочь аспида

Помню свет, одеяло, другую на ощупь одежду на себе. Темноту, шум и внутреннюю боль. В груди разрывалось, в голове распирало. Жидкость во всём теле остановилась и стала забиваться под кожу.

– Что с ней?

Молчание.

– Очнись.

Молчание.

– Умирает…

Я не умру. Я здесь. Достаньте меня из кромешной темноты, где руки мертвецов цепляются за плоть и тянут вниз, сдирая её и довольствуясь этим. А там, наверху, есть свет, есть мягкие кисти, которые готовы вытянуть меня отсюда. Да только до них не дотянуться, за них не ухватиться. Иначе они мне не помогут.

У меня есть дело, которое я должна завершить. Есть люди, которые нуждаются во мне. Я должна открыть глаза. Я смогу дотянуться, схватиться. Только не отпускайте меня. Умоляю… Я жива и буду жить!

Веки поднялись. В углу стоял стул. На нём сидел Клий. Он спал, а я попыталась позвать его. Брат суетливо поднялся на ноги и протянул мне минералку. Я пила. Не помню. Да, пила. И снова провалилась в забытьё.

Утром следующего дня окончательно пришла в себя. Клий продежурил около койки сутки и сейчас был похож на переваренную морковь.

– Ну ты и выдала вчера, – устало пробормотал он. – Полиглот весь вечер отдраивал комнату.

– Не понимаю… – уточнила я.

Клий пододвинулся ближе и похлопал по плечу.

– Иду я вчера в комнату после посвящения. Голова раскалывается. Дышать трудно. Смотрю, – сделал он паузу и выставил ладони, – ты ползёшь по ковру. Я подбегаю, а ты что‑то бормочешь. Так и не понял. Я подхватил тебя и занёс в комнату, а тебя начало рвать. Пришли Полиглот и Мося. Полиглот остался, а я и сосед понесли тебя в медпункт. Знаешь, как я страдал, когда тебя вырвало на меня в дверях медкабинета. Полминуты не хватило, чтобы избежать подобного унижения.

Я закрыла лицо ладонью и села.

– Кто‑то знает об этом?

Клий потёр подбородок и ответил:

– Туру, поскольку ставил печать. Охранники, которые видели нас по пути. Учитель Миля, который выходил из тира, когда я бежал с тобой на спине и командовал соседу открыть входные ворота. И медперсонал. – Брат помычал и резко вздохнул. – Ах да. Ещё вездесущий ЛеГод. Его огорчило твоё состояние, и он попросил Туру проверить тебя на наличие скрытых печатей. Но тот вроде бы заступился, однако лично попросил меня проводить тебя к нему в кабинет.

Я зажмурилась и спустила ноги с койки.

– Сама к нему собиралась, – пробормотала я и осушила стакан с минералкой. – Нужно уточнить пару деталей. И можешь не провожать. Я нормально себя чувствую.

Учитель Туру сидел на перерыве в кабинете. Он не пошёл на обед, словно предвидел моё появление. Стоило зайти, как он махнул рукой, и дверь позади захлопнулась. На ручке появились рунические знаки.

– Взломщица печатей, которая прекрасно владеет подсознанием, неожиданно падает в обморок и почти что умирает от безобидной печати подчинения воли, – ухмыльнулся учитель.

– Что произошло вчера такого, что печать не прижилась? – не поддавалась я его устрашениям.

Туру встал из‑за стола и спустился с подиума, на котором тот стоял.

– И что же? – ядовито бросил он мне. – Объясни мне, что на самом деле ты видела, когда я ставил печать. Это важно, поскольку определяет степень успешности. Если действительно туман и море, которые я закодировал в печать, то всё отлично. Но если были искажения, то есть вероятность применения скрытых печатей или попытка взломать существующую.

– Я видела море и туман. Сидела на берегу. И ничего больше, – проявила я наглость, потому что знала: Туру разнюхивает правду, а её он знать не должен.

– На тебя не действует моя иллюзия в данный момент, – сказал учитель.

Я сдвинула брови и огляделась. Кабинет ничуть не изменился, здесь я врать не смогу.

– Я сказал, что вокруг тебя сейчас моя иллюзия, которая поддерживается в рамках испытания печати. Но ты её не видишь! – рыкнул Туру, сморщившись от злости. – Ты не подчиняешься приказам того, кто поставил печать повиновения. Хотя твоё сознание полностью окутано ею.

Внутри забурлила кровь, она прилила к коже. Туру скривил рот.

– Зачем ты взламываешь то, что трогать нельзя? – сказал он. – Ты могла лишиться жизни из‑за попытки противостоять воздействию печати. И сейчас повторяешь эту ошибку. Я не позволю избавиться от неё. Либо ты берсерк, либо труп в пластиковом пакете.

Мне ничего не оставалось, как расслабиться и позволить учителю думать, что он держит надо мной верх. Не в сопротивлении печати дело, а в том, что у меня их уже две. И моё позволение на существование печати берсерков причиняло мне боль сильнее, чем техника сдерживания Туру. Я выдохнула, перебарывая подступившую головную боль. Реальность вокруг стала меняться, преображаясь в джунгли. И вот на плечо упала змея, которую я смахнула к ногам, зная, что та ненастоящая.

– Другое дело, – закивал Туру, пока что пребывая в нервозном состоянии. – Не сопротивляйся, иначе случится новый приступ. А теперь иди отдыхай. У тебя выходной сегодня. Я уладил все вопросы с преподавателями.

Руны с дверной ручки исчезли, как и иллюзия. Можно было беспрепятственно покинуть кабинет.

– Как вы поняли, что я пытаюсь взломать печать, а не имею скрытых? – спросила я, чувствуя тошноту.

– Я профессионал своего дела, – улыбнулся учитель и сел за стол. – Мне всё видно: нужное, ненужное. Была бы скрытая печать, я бы мигом её распознал.

Но Туру ничего не распознал. Значит, грош цена его профессионализму.

После глубокого разочарования в учителе и, соответственно, тех знаниях, которые от него получены, я отправилась в спальную комнату, где пахло хлоркой, и открыла там окно.

Свежий воздух ударил в лицо. А потом и я зарядила себе пощёчину, чтобы привести к свободе запутавшийся в лабиринтах разум. Сколько я смогу ставить опыты над собой, знает тот, кто ни черта ничего не знает. А следовательно, времени я даю себе немного, чтобы не надумывать лишнего, чего точно не успею сделать.

 

 

Часть вторая. Правда