Другая жизнь
Как жаль, что тогда я своим двадцатидвухлетним умом так и не понял истинного смысла этих слов. Не понял, что тот риск, на который она ради меня идет, – не что иное, как признание в чувствах. Если б я мог вернуться в тот день и убедить себя быть к ее словам внимательнее, может, мы бы и не истратили попусту столько лет. Говорят, что человек славен не словами, а делами, но еще говорят – «если бы молодость знала, если бы старость могла». А ведь начало всем этим дурацким поговоркам дали чьи‑то сожаления.
Начало девяностых
Те три раза, когда мне посчастливилось мальчишкой побывать на матчах «Арсенала», глубоко врезались мне в память. И пускай брали меня лишь потому, что в последний момент выяснялось, что кто‑то из взрослых не может пойти, а продавать билет уже слишком поздно, да и соперники у «Арсенала» не бог весть какие мощные – скажем, «Норвич» или «Шеффилд Уэнсдей», но всякий раз на подходе к стадиону, когда толпа начинала сгущаться, папа брал меня за руку и протаскивал вперед.
Папа всегда покупал у парнишки, стоящего на углу, номер «Гунера»[1], и потом, когда на середине игры он вместе с другими взрослыми исчезал за пивом, оставив меня в одиночестве, я успевал прочитать журнал от корки до корки. И когда мы шли домой и лакомились картошкой фри, я сыпал цитатами вроде «Неудачи преследуют Райта по пятам» или «Кэмпбелл ни на что не годится, очередной любимчик Грэма, только и всего». Ну и так далее. Уж не знаю, справедливы ли были эти слова, но порой папа в ответ пожимал плечами или даже одаривал меня едва заметной улыбкой.
Завернув за угол, на Арундел‑Гроув, мы сразу замечали в окне, за белыми занавесками, лицо Сэла, приникшего к стеклу. Но пока мы шли к дому, пока я со своими взрослыми спутниками с хохотом заходил в прихожую, он успевал отскочить. Я ерошил ему волосы, он недовольно бурчал: «Отвали!» – а потом я во всех подробностях описывал ему события последних трех часов. И переживал их заново.
* * *
Сэл никогда не говорил вслух о том, как ему хочется тоже побывать на матче. А папа ни разу не предложил ему билета.
Лето 2003
Мы были совсем разными. И сам не знаю, почему нас влекло друг к другу. Она терпеть не могла музыку, которая нравилась мне, а я не питал особой слабости к андеграундным гитаристам, которых она просто обожала, – ко всем этим сальным волосатикам в потрепанных конверсах и со шнурками на запястьях. Кино нам тоже нравилось разное, а учитывая, что работали мы в кинотеатре, это несовпадение во вкусах часто давало о себе знать.
В то лето я подрабатывал в аппаратной – заправлял пленку, включал проектор в начале каждого сеанса. Охотников до этой работы было немного: в комнатке чересчур шумно и темно, к тому же у нас в штате хватало подростков, которые воспринимали работу как одну из возможностей потусоваться. А в аппаратной не подурачишься, как, скажем, за стойкой кинобара или за чисткой экрана в кинозале. Работа киномеханика не терпит небрежности, требует умения и внимательности к мелочам.
– Я там работала одно время, – рассказала Анна, когда я поделился с ней своими планами. – Тогда еще показывали «Как важно быть серьезным». Я неправильно склеила пленку, и сцены шли не в том порядке, в каком нужно, но заметили это только через неделю! Помню, мне тогда кто‑то сказал: «Все должно быть совсем не так! Либо режиссер перевернул Уайльда с ног на голову, либо вы что‑то напутали!» – Она расхохоталась. – После этого меня оттуда выгнали. Но я ни капельки не расстроилась. Шутка ли – по восемь часов сидеть в кромешной тьме! Я себя настоящим вампиром чувствовала, честное слово!
Я во тьме чувствовал себя уютно. Слабые лучики света пробивались в аппаратную из окошек, выходящих в кинозалы, и я видел затылки зрителей – кто‑то из них ел попкорн, а кто‑то и вовсе задремывал. Им не было никакого дела до моего существования, но их удовольствие во многом зависело именно от меня. Порой невидимость – это сила.
Прежде чем показывать фильм широкой публике, его полагалось отсмотреть целиком и ставить на бумаге галочку каждый раз, когда на экране появится черная, как след от сигареты, метка – сигнал, что пора зарядить следующий фрагмент пленки. Такие вот предварительные просмотры устраивались поздним вечером, после последнего сеанса, а поскольку подростки предпочитают ночной образ жизни, смотреть кино приходили и те, у кого был выходной.
Анна нередко оставалась на такие показы. Если фильма ждали и он обещал стать кассовым, в зале яблоку было негде упасть, а вот артхаусные картины мало кого интересовали. Чаще всего мы смотрели их вдвоем.
В их числе была и картина «Вдали от рая», действие которой разворачивалось в американском захолустье 1950‑х годов, – история о домохозяйке и ее супруге, тайном гее. Подавленные чувства, запретная любовь. На мой вкус фильм оказался чересчур мелодраматичным, и, когда в зале зажегся свет, я презрительно фыркнул и сказал:
– Ну вот, целых два часа жизни коту под хвост!
Анна посмотрела на меня с неподдельной обидой.
– Что ты такое говоришь? – воскликнула она. – Фильм просто чудесный!
Как я уже сказал, мы с ней были очень разные. И постоянно спорили, точно пожилая супружеская пара. Она отличалась задиристым нравом, и мы частенько спорили с ней до хрипоты, снова и снова, пока пальцы не льнули к коже, а губы не встречались в поцелуе. Мне даже нравилось, что у нас было мало общих интересов. Получалось, что нас тянет друг к другу скорее инстинктивно, и это притяжение нельзя расписать на бумаге или соотнести с каким‑нибудь алгоритмом. Лишь интуитивное ощущение, чувство, знание. То, что случается раз в жизни.
Однажды в кинотеатре устроили вечер классического кино, на котором обещали показать «Новый кинотеатр “Парадизо”». Вечер назначили на среду, а накануне, во вторник, Анна поменялась сменами с кем‑то из коллег, чтобы посмотреть со мной эту картину. Как мы и предвидели, больше никто на предпоказ не пришел.
В фильме речь идет о пожилом киномеханике, который работает в кинотеатре на Сицилии, а ему помогает деревенский мальчик. Священник требует перед показом выреза́ть все сцены с обнаженкой и даже поцелуями. Из‑за этого фильмы зачастую превращаются в полную нелепицу. А когда киномеханик умирает, мальчик, успевший уже превратиться в мужчину, возвращается в деревню и получает кинопленку, оставленную ему старшим товарищем. Он смотрит ее и плачет. Она вся состоит из вырезанных любовных сцен. Эдакий сувенир из другой жизни.
Когда на экране показывали эту сцену, Анна потянулась ко мне и взяла меня за руку. Я посмотрел на нее и в неверном свете увидел слезы у нее на щеках.
Фильм был красивый. Мальчика звали Сальваторе. Мне это особенно понравилось.
[1] «Гунер» – фанатский журнал, посвященный футбольному клубу «Арсенал». Упомянутые ниже Райт, Кэмпбелл и Грэм – игроки и тренер этой команды.
