Другая жизнь
Нрав у Найджела был паразитический. Интерес к папе просыпался в нем лишь накануне какого‑нибудь матча, а все ради того, чтобы урвать себе бесплатный билет или посмотреть выездную игру с нашего дивана. Тогда далеко не у всех дома имелись спортивные телеканалы.
В людях папа разбирался плохо. Он отличался подозрительностью, причем ко всем, но стоило кому‑нибудь отвесить ему комплимент, как он начинал стелиться под ноги, точно собака. А Найджел весьма поднаторел в искусстве лести. Когда речь заходила о футбольных новостях, трансферах и подписаниях контрактов, он косил под дурачка, лишь бы угодить папе, которому только в радость было первым просветить приятеля.
Порой он вовлекал в свои спектакли и меня – мог, к примеру, потрепать по щеке и сказать что‑нибудь вроде: «Какой ты счастливчик, Ник! Всякий мальчишка мечтает об отце, который, как Пол Мендоса, живет и дышит футболом! У него, поди, и в венах не кровь течет, а сплошная любовь к «Арсеналу», правда же, Пол?» А папа в ответ только улыбался, явно польщенный этими речами.
Мама была настроена куда враждебнее.
– Не нравится он мне, – как‑то сказала она папе. – И каким ты рядом с ним становишься, тоже не нравится.
– Так он и не обязан тебе нравиться, – парировал папа. – Два чая, один без сахара, в другой – одну ложку.
На том разговор и закончился.
Но однажды Найджел заявился на порог, когда мама и знать не знала, что он придет. Она проводила его в гостиную, не проронив ни слова, а потом вышла из комнаты и оглушительно хлопнула дверью.
Папа влетел на кухню. Мы с Сэлом застыли на лестнице и, перегнувшись через перила, ловили каждое слово.
– Я вообще пустое место! – воскликнула мама, с грохотом водружая вымытые кастрюли на металлическую сушилку. – Бесправная служанка, да и только!
– Тише, тише, – сказал папа. – Не надо меня позорить.
– Я что, не вправе выбирать, с кем проведу вечер? Неужели так уж сложно заранее со мной посоветоваться?!
– В следующий раз я тебя предупрежу о его появлении, чтобы ты заранее взяла себя в руки.
– В следующий раз?! А может, никакого следующего раза не будет! Может, ты придешь домой и обнаружишь, что я ушла! На поиски лучшей жизни! – На последнем слове ее голос дрогнул.
– Куда ушла‑то? В съемную однушку в центре? Да на здоровье. Я уж как‑нибудь управлюсь один.
Настал его черед хлопать дверью. Он прошел по коридору с упаковкой из шести банок пива под мышкой, мы проводили его взглядом.
* * *
Сэл все никак не мог понять, отчего мама не закатила скандал.
– Почему она в жопу его не пошлет? – В своем юном возрасте он уже неплохо смыслил в сквернословии.
Я пожал плечами:
– Может, не знает как. А может, любит его.
– Любит?! Да он ведь та еще скотина! Если любовь всегда такая, то мне ее не надо, уж спасибо!
– Ты и впрямь думаешь, что во всех семьях так? – спросил я.
– Не знаю. Но на фиг тогда свадьбы и дети, если у всех так!
Я кивнул.
Иногда папа вставал из‑за стола, не проронив ни слова. Вытирал рот салфеткой, задвигал стул на место и выходил из комнаты первым, пока остальные еще ели. Обычно это случалось, когда «Арсенал» проигрывал.
В такие дни мама оставалась за столом и молчала. Я делал вид, что ничего не заметил. Сэл каждый раз откидывался на спинку стула и кричал во всю глотку: «Всегда пожалуйста!» Но папа неизменно углублялся в дом, ни разу не обернувшись. Сэла для него в тот миг будто и не существовало.
– Почему ты ему позволяешь так с собой обращаться? – спрашивал Сэл маму, но та только пожимала плечами и тут же начинала смахивать в мусорное ведро остатки ужина с тарелок.
Как‑то раз, когда мама ушла в супермаркет, а мы с Сэлом делали уроки за кухонным столом, в комнату вошел папа.
– Привет, ребята.
«Арсенал» как раз недавно выиграл.
– Что тебе надо? – спросил я.
– Ваша мама еще не вернулась?
– Пока нет, – сообщил Сэл. – Тебе помочь найти чайник?
Папа остановил взгляд на высокой груде грязной посуды со следами супа, оставшейся в раковине после ланча.
– Мама сказала, что все вымоет, когда придет, – быстро уточнил я, но папа засучил рукава, будто собирался шагнуть на ринг.
– Это ни к чему, – сказал он.
Мы с Сэлом переглянулись.
– Знаете, мальчики, когда я служил в армии, нас заставляли начищать сапоги до блеска – так, чтобы капитан видел в них свое отражение. И мою обувь так и норовили своровать, а все потому, что я содержал ее в образцовом состоянии, не то что у других.
Сэл заткнул уши.
– А знаете, в чем еще я не знал себе равных? – Он сделал выразительный жест в сторону раковины. – Я мог всего за шесть минут перемыть посуду, оставшуюся после завтрака целого взвода! На, держи. – Он открыл кран и протянул мне свои наручные часы. – По команде «старт» включай секундомер.
Он настроил температуру воды и выключил кран.
– Старт!
Мы никогда прежде не наблюдали отца за мытьем посуды. Обычно в уголке кухни виднелась мамина спина, в раковине мелькали ее руки в желтых перчатках, а кругом разливался аромат моющего средства. Теперь на этом месте стоял Пол Мендоса, наш папа, который не знал даже, где хранятся столовые приборы, – совсем другой человек.
– Стоп! – скомандовал он, расправившись с последней кастрюлей.
– Одна минута сорок три секунды!
Он поклонился.
– Это еще что: всего‑то несколько тарелок да суповая кастрюля. А представьте, каково это, когда их целый эскадрон!
– Чудесно! – сказал Сэл и, соскользнув со стула, поспешил к выходу. – Давай ты теперь каждый день будешь мыть посуду, и чтобы без отговорок!
В двери щелкнул мамин ключ, и через пару мгновений она появилась на пороге, нагруженная тяжелыми сумками.
– Дорогая! Все в порядке? – уточнил папа, уступая ей дорогу. – Что‑то ты долго.
– Очереди большие, – пояснила мама, сгружая сумки на кухонную стойку. – Я у касс, наверное, полчаса простояла. – Она устало прилегла на ворох пакетов и закрыла глаза.
– Я бы чаю с удовольствием выпил, – сказал папа.