Двое на башне
Соответственно, в восемь вечера Суитэн, как призрак, вошел на террасу, чтобы найти указанное леди место. Экваториал настолько поглотил его мысли, что он не утруждал себя серьезными размышлениями о причинах ее скрытности. Если он случайно и думал об этом, то в общих чертах объяснял себе это чрезвычайно великодушным желанием с ее стороны не ослаблять своего влияние среди бедных жителей, делая его объектом покровительства.
Пока он стоял у длинной клумбы с подснежниками, которая смотрела на него снизу вверх, как Млечный путь, французская створка окна напротив мягко отворилась, и оттуда высунулась окаймленная мерцающим кружевом рука, из которой он получил хрустящий маленький сверток – очевидно, банковские билеты. Он узнал эту руку и задержал ее достаточно долго, чтобы успеть прижать к губам, – единственная форма, когда‑либо приходившая ему в голову для выражения ей своей благодарности без обременительных неуклюжих слов, которые были бы средством в лучшие времена, но грубо подходящие для столь щекотливого предмета. Рука была поспешно отдернута, как будто это обращение было неожиданным. Затем, по‑видимому, поразмыслив, она наклонилась вперед и спросила:
– Хороша ли ночь для наблюдений?
– Идеальна.
Она сделала паузу.
– Тогда я приду сегодня, – наконец сказала она. – В конце концов, для меня это не имеет никакого значения. Подождите одну минутку.
Он подождал, и вскоре она появилась, закутанная точно монахиня; после чего они покинули террасу и вместе пошли через парк. Очень мало было сказано и тем, и другой, пока они не стали пересекать залежь, и тогда он спросил, не поможет ли ей его рука. Леди не сразу приняла предложенную поддержку; но когда они поднимались по доисторическому земляному валу под тяжелым полумраком елей, она ухватилась за него, как будто скорее под влиянием гнетущего одиночества, чем от усталости.
Так они добрались до подножия колонны, десять тысяч духов в темнице, казалось, изливали свое горе с погребальных ветвей над их головами, и несколько веток царапали колонну злыми когтями, такими же цепкими, как те, что изображены в «Искушении святого Антония»[1].
– Как здесь темно! – прошептала она. – Я удивляюсь, как вы можете держаться тропинки. Здесь, несомненно, похоронено много древних бриттов.
Он повел ее на другую сторону, где, нащупывая дорогу руками, внезапно оставил ее, появившись мгновение спустя со светом.
– Что это за место? – воскликнула она.
– Это новая деревянная хижина, – ответил он.
Она едва различала очертания маленького домика, похожего на купальную машину без колес.
– Я держал здесь наготове свет, – продолжал он, – так как думал, что вы можете прийти в любой вечер и, возможно, привести с собой компанию.
– Не критикуйте меня за то, что я пришла одна, – воскликнула она с чувствительной поспешностью. – У того, что я делаю, есть общественные причины, о которых вы ничего не знаете.
– Возможно, то, что я не знаю, во многом дискредитирует меня.
– Вовсе нет. Вам от этого только лучше. Боже упаси, чтобы я вас просвещала в этом вопросе. Что ж, я вижу, что это хижина. Но мне любопытнее подняться на вершину башни и там сделать открытия.
Он принес из хижины маленький фонарь и осветил ей путь по винтовой лестнице в храм возвышенной тайны, на пороге которого он стоял словно жрец.
Верхняя часть колонны полностью изменилась. Ваннообразное пространство внутри парапета, ранее открытое воздуху и солнцу, теперь было перекрыто легким куполом из реек, обитых войлоком. Но этот купол не был жестко закреплен. На линии, где его основание спускалось к парапету, было с полдюжины свободно лежащих в углублении железных шаров, точно пушечных ядер, и на них купол опирался всем своим весом. В боковой части купола была щель, через которую дул ветер и сияла Полярная звезда, и на нее был направлен объектив большого телескопа. Этот великолепный прибор с его полноценным набором кругов, осей и рукояток был надежно закреплен в центре пола.
– Но через эту щель можно увидеть только часть неба, – сказала она.
Астроном протянул руку, и весь купол повернулся в горизонтальной плоскости, двигаясь на шарах с грохотом, подобным раскату грома. Вместо Полярной звезды, которая заглядывала в щель сначала, теперь появились лики Кастора и Поллукса[2]. Затем Суитэн стал манипулировать экваториалом и аналогичным образом испытал его возможности.
Леди была очарована; будучи довольно возбудимой, она даже один раз захлопала в ладоши. Потом повернулась к нему:
– Теперь вы счастливы?
– Но это все ваше, леди Константин.
– В данный момент. Однако этот недостаток вскоре может быть исправлен. Когда у вас день рождения?
– В следующем месяце, седьмого числа.
– Тогда все это будет вашим – подарок на день рождения.
Молодой человек запротестовал; это было уже слишком.
– Нет, вы должны принять все это – экваториал, купол, хижину и все остальное, что было установлено здесь для астрономических целей. Обладание этим оборудованием только скомпрометировало бы меня. Оно уже считается вашим, и оно должно стать вашим. С этим ничего не поделаешь. Если когда‑нибудь, – тут ее голос утратил некоторую твердость, – если когда‑нибудь вы уедете от меня, – я имею в виду, из этих мест, – и женитесь, и навеки поселитесь в новом доме в другом месте, и забудете меня, вы должны будете взять эти вещи, экваториал и все остальное, и никогда не говорите своей жене или кому‑нибудь еще, как они вам достались.
– Хотел бы я сделать для вас что‑нибудь еще! – воскликнул растроганный астроном. – О, если бы вы только смогли разделить мою славу, – при условии, что я получу ее, а я могу умереть раньше, – это было бы хоть небольшой компенсацией. А что касается моего отъезда и женитьбы, то я, безусловно, этого не сделаю. Я могу уехать, но я никогда не женюсь.
– Почему бы и нет?
– Любимая наука – достаточная жена для меня, возможно, в сочетании с небольшой теплой дружбой с одним из единомышленников.
– Кто же является этим единомышленником?
– Лично я хотел бы, чтобы это были вы.
[1] Видимо, имеется в виду гравюра (около 1470–75 г.) Мартина Шонгауэра на популярную в искусстве 15‑го века сцену. Мартин Шонгауэр (ок. 1450–53 – 1491) – немецкий гравер и живописец.
[2] Ка́стор и Поллу́кс – наиболее яркие звёзды созвездия Близнецов. Кастор и Поллукс символизируют головы близнецов, Диоскуров, ноги которых, обращённые на юго‑запад, стоят на Млечном Пути.
