Эскиз нашей любви

Кэм садится на свободное место рядом со мной. Не реагируя, я усердно делаю вид, что полностью сосредоточена на конспекте. Джин следит за происходящим, не скрывая любопытства; я чувствую, как ей не терпится задать уйму вопросов, но взглядом прошу ее не делать этого.

– Ты же знаешь, – шепчет Кэм, склоняясь ко мне, – что меня зовут не Коди.

– А ты теперь знаешь, – отвечаю я, не отрывая взгляда от тетради, – что меня зовут не Банни и не Пьянчужка, и уж точно не Сомелье, – откладываю ручку и наконец поднимаю голову. – Обидно, когда тебя называют чужим именем, не так ли, Ксавьер?

По тому, как Кэмерон поджимает губы, понимаю, что он старается спрятать улыбку. Тут, будто перестав меня замечать, он нагибается через меня к Вирджинии. А мне, тем временем, приходится вжаться в спинку стула, потому что Кэм нагло нарушает мое личное пространство.

– Она всегда такая злюка? Или просто с похмелья?

– Ну, – Джин подпирает щеку рукой, – она становится злой только когда в нее тыкают разными предметами.

У меня тут же вспыхивают щеки и появляется желание биться головой о парту. А еще я хочу убить Джин за эту неоднозначную шутку.

– Ты понял, – поспешно добавляет она, – что я имела в виду.

– О, разумеется, – он протягивает ей руку и представляется, глядя на меня. – Кэмерон.

– Джин.

– Так у тебя даже подруга носит имя, связанное с алкоголем, да?

– Да. А меня называют сумасшедшей матерью‑текилой, теперь все?

– Все, – закинув руки за голову, Кэм откидывается на спинку стула. – Теперь мне все с тобой ясно.

Он даже не думает возвращаться на свое место и продолжает сидеть, глядя на мистера Гарднера с видом самого заинтересованного студента. Проходит пара минут, а в моей голове до сих пор крутится фраза: «Мне все с тобой ясно».

Что именно ему ясно?

Эти слова, как зудящий комариный укус, не дают мне покоя. Искоса посматриваю на Кэма, но теперь уже он делает вид, что очень увлечен конспектом.

– И что тебе ясно? – шепчу я.

Он не отвечает, хотя услышал меня. Разозлившись, тыкаю его ручкой в предплечье. Когда и это остается без внимания, мне приходится сделать именно то, чего он добивается – позвать по имени:

– Кэмерон.

– Что такое? – поправив челку кончиком ручки, удивляется он.

– Что именно тебе со мной ясно?

– А, ты об этом, – усмехнувшись, кивает он. – Ну, твоя подруга Джин сказала, что ты злишься, когда в тебя тыкают разными предметами. Еще вчера я узнал, что ты любишь прикладываться к бутылке, – прикусив кончик ручки, он ненадолго замолкает. – Значит, ты просто фригидная пьяница.

Меня разозлили его слова, но вместо возмущений я лишь усмехаюсь.

– Ладно, что тебе от меня нужно? – спрашиваю я и, кажется, этот вопрос удивляет Кэмерона.

Но я действительно не понимаю, почему он сел сюда, устроил игру с дурацкими прозвищами и шутками.

Я бы не была удивлена тому, что парень проявил симпатию по отношению ко мне, потому что не считаю себя серой мышью или замухрышкой. Я вполне обычная студентка, которая ходит на вечеринки, успевает учиться и подрабатывать официанткой в местной закусочной. Но обычно парни не подкатывают к девушкам со словами: «Ты фригидная пьяница». Или это я что‑то не понимаю в современных ухаживаниях?

– На твоем месте я бы не был так самонадеян, – говорит он, будто отвечая на мои мысли. – Просто хотел одолжить ручку, а затем ты нарочно назвала меня другим именем, и меня это взбесило. Но, к слову, – он пожимает плечами, – мне нравятся фригидные пьяницы.

– Ты ведь знаешь, что я не пила вчера.

Кэмерон смотрит на меня, улыбаясь, а затем склоняется к моему уху. Теплое дыхание щекочет кожу, и по шее ползут мурашки, когда он шепчет:

– Спасибо за ручку, Энди.

Наверное, даже Джонни Депп, так сексуально рекламирующий парфюм, не смог бы поблагодарить меня за одолженную ручку таким же привлекательным полушепотом. Кэмерон отстраняется и вновь увлекается темой занятия, а мне с того момента сосредоточиться стало гораздо сложнее.

Все оставшееся время Кэм не произносит ни слова, если не считать пары колких комментариев, предназначенных для мистера Гарднера. Когда звенит звонок, парень потягивается, а затем не спеша поднимается с места.

– Еще увидимся, Банни, – подмигнув, он протягивает мне одолженную ручку.

Джин молча провожает Кэмерона взглядом до тех пор, пока он не скрывается за дверями аудитории, а затем в восторге обращается ко мне и толкает меня в плечо.

– Мне нужны подробности.

– Ничего интересного, – бормочу я, вытаскивая из волос карандаш, который служит заколкой.

– А что он там говорил о том, что вчера ты прикладывалась к бутылке? Где ты пересеклась с Кэмом?

– Мы с Келси вчера заходили в «Скетч», – отвечаю я. Закинув сумку на плечо, иду вдоль светлого коридора, не оборачиваясь, потому что знаю, что Джин идет следом за мной и внимательно слушает. – Она хотела перебить старое тату, но была пьяна, поэтому они не взялись.

– Ты так покраснела, когда он подсел к тебе.

– Замолчи, не было такого.

Я толкаю стеклянную дверь, которая ведет на улицу, и яркий свет солнца заставляет меня щуриться.

– Мне туда, – указываю на библиотеку.

– А мне в большой корпус. Пока, Банни, – приторным голосом щебечет она, прижав ладонь к груди.

Не скрывая раздражения, корчу в ответ недовольную гримасу и отмахиваюсь. Срезаю путь через парковку и бреду вдоль машин. Не проходит и пары минут после нашего расставания, как Джин уже звонит мне.

– Ты ведь хочешь? – с первого слова спрашивает она.

– Чего? – спрашиваю я и останавливаюсь, пока ищу в сумке библиотечную карточку, на которой уже висит долг за несколько взятых книг.

– Чтобы Кэм поработал с тобой своей тату‑машинкой.

– Заткнись.

– Ну признайся, ведь хочешь.

– Да, сплю и вижу. Приду в салон и выкрикну: «Давай же, Кэм, забей меня с головы до ног! Я очень хочу, – войдя в роль, прикладываю ладонь к груди и поднимаю взгляд к небу, – твою татуировку». А потом лягу на кресло и скажу: «У меня такого еще никогда не было. Ты у меня первый… татуировщик».

– И добавишь томным голосом: «Забей мне такую, чтобы я неделю сидеть не могла».

Я смеюсь, пока не слышу позади низкий голос: