Если проткнуть глобус. Том 2
Освальдо объясняет, что неожиданно иррационально очень испугался, когда мы пропали со связи в ледниках: «Я вдруг подумал, что никогда тебя не увижу. Путешествие – опасная штука, я потерял способность соображать». Я хорошо чувствую, что он хочет передать, хотя я сама за этот день, как‑то не очень переживала об отсутствии связи. Даже совсем забыла, что кто‑то ждет писем. Тут столько всего!
Освальдо восхищен пейзажами голубых льдов. Предлагает всмотреться в некоторые виды воды и неба, он видит в них что‑то важное, знаковое. Да, а ведь точно! Этот мазок облака над голубым безмолвием… Как же я сама не заметила.
Ему нравятся и фото, отображающие мою розовощекую от морозного ветродуя и одуревшую от громады впечатлений физиономию, обрамленную прибитым шквалом мехом капюшона, и дуракаваляние со вставанием ногами вверх на влажном песочке с камешками.
– Странно, – пишет мой друг, – На одном из снимков твои башмаки коричневые. Какая забавная игра света. Или ты сменила обувь?
Освальдо Танго: Если вы можете завтра, пришлите мне аудиозапись со своим голосом на вашем языке; стихотворение, какое угодно.
Освальдо Танго: Мне нужно услышать твой голос.
Освальдо Танго: Я тоже пришлю короткие повествования из книги (они не являются личным мнением), просто некоторые из них соответствуют моему мировоззрению и настроению.
Olga Tango: Но ты и письменный текст пришли, а то я не пойму на слух о чем там.
Освальдо Танго: Это аудиозапись из текста, чтобы вы тоже могли слышать мой голос, даже если Вы не понимаете. На самом деле это не так важно.
Olga Tango: Да, да, позже сделаю. Всего хорошего!
По прочувствованной просьбе Пятачка: «Хочу домой сегодня!», несмотря на мои сильные сомнения и уговоры, покидаем Наталес и едем вечерним автобусом в Пунта‑Аренас. С прибытием в двенадцать ночи.
На удачу, едем в дом, занятый другими жильцами, не дозвонившись с лету до хозяина, который в загуле. Но охота у Пятачка пуще неволи, и мы возвращаемся.
Чего‑то я уже подозреваю, что нам придется ночевать в какой‑нибудь Пунтовской гостинице. Потому как мы в течение полутора часов не можем дозвониться Колюшке с дороги.
Наконец он появляется в сети, мы ведем переговоры в переписке еще минут сорок, пока с перерывами. Мы не предполагаем, что втолковать Николасу, что «мы понимаем, что наши койки сданы, но мы не в претензии и согласны на диван в холле, который оплатим», будет так сложно.
Особенно активно я начинаю смотреть список недорогих отелей около автовокзала, когда после вроде бы достигнутого консенсуса, Коля вдруг опять обеспокоенно ставит нас в известность, что «комнаты заняты…». Уй, мама. И это мы подключали гугл‑переводчик, пытаясь на испанском письменно сформулировать нашу просьбу.
Я начинаю подозревать, что этот язык не так прост, как кажется. Как ни странно, когда я теряю надежду на понимание, в какой‑то момент вдруг все сдвигается! Наверно, мы наконец правильно перевели наше воззвание, и уф… Николас вдруг здраво пишет, чтоб просто позвонили, когда будем стоять около дома. Тогда он с другом в течении пяти минут подъедет и запустит нас в хату. Нет проблем.
– Да ладно? Это чего, все решилось, что ли? И так просто?.. – вздыхаем с облегчением мы и успеваем еще полчасика подремать в темном автобусе.
Колю его такой же развеселый друг по имени Луисито привозит всего минут через пятнадцать нашего ночного ожидания в свете золотых фонарей, у заветного крыльца после звонка с сообщением, что важные персоны прибыли.
Колюшка, оказывается, очень рад нас видеть и даже, как я улавливаю, чувствует себя немного виноватым за проволочки в разрешении ситуации и доставленное волнение.
Во всяком случае, после того как он запускает весь наш коллектив в темный холл спящего дома и врубает полное освещение, то вместо того, чтобы сразу приняв наши огромные благодарности, тихонько свалить на продолжение банкета, он начинает интенсивно, как будто оправдываясь, пересказывать обо всем, что и как он пережил, начиная с момента нашего отъезда. Причем не шёпотом.
Друг его Луис, полненький, живой и такой же громогласный, как Колька, уже через минуту принимает в разговоре самое активное участие, суть которого в предложении, раз такая интересная ситуация со встречей, закончить этот славный вечер всем вместе, зайдясь в ритме танца на их вечеринке.
Объяснить латиноамериканцам, даже если они с сурового «крайнего юга», что их воодушевленный разговор без понижения громкости ночью может кому‑то мешать спать, а именно жильцам, которые платили деньги, нереально.
Нет у них такого понятия – тишину соблюдать…
Мои, продиктованные нарастающим тихим ужасом попытки тактично объяснить, что, пожалуй, мы в эту ночь от заманчивого предложения откажемся, и свести пьяный базар к тихой интеллигентной дискуссии, с помощью вежливого шиканья и запрещающего прикладывания пальца ко рту, дескать: «Ребята, заткнитесь, пожалуйста, люди спят!» – воспринимаются, как веселая пантомима и… Вызывают очередную бурю положительных эмоций. Ёпрст…
Люда, умоляюще глядя в бестолковые Колины глаза, одной рукой защипывает пальцами свои губы как прищепкой, делая их уточкой, а другой, с вытянутым указательным пальцем, сначала показывает на комнату, где, как я чувствую, что новые жильцы собрали весь польский мат, а потом машет этой комбинацией перед его лицом, как маятник.
Это помогает, Пятак в пантомиме мастер, но на три секунды. После этого длительного затишья, Луисито с радостным восклицанием вдруг вспоминает, что он танцует танго и хорошо поет.
Мне очень хочется, чтобы с помощью пальцев рот «уточкой» сделали Луису. Или лучше с помощью степлера. Хотя не факт, что это помогло бы. Потому что я вдруг с изумлением догадываюсь, что подогретые друзья‑товарищи могут, стоя в холле, общаться до утра. А нам так‑то и самим спать хочется.
Каждая дополнительная секунда отдается в моем мозге раскаленным стыдом, и я внутренне уже готова, что сейчас начнется польско‑чилийско‑ российский мордобой. О, ужас!
Перейдя в атаку, мы уже чуть не открыто начинаем выталкивать законного хозяина из собственного дома, активно поясняя, что это для его же собственного блага делается – спасаем Колюньку от «минусового отзыва» по айрбнб. «…Блин, как же полякам‑то не повезло». Наконец, дверь за горлопанами захлопывается, и мы, перекрестившись, хряпаемся спать.
Причем Люда на свое место! Ее комната все‑таки свободна, просто мы не сразу уловили этот момент в многословных потусторонних Колиных объяснениях. Так что нужен всего один диван и один плед.
Какой он мягкий и удобный. Этот диван. Никакой подушки не надо. А сверху на дежурный пледик, я еще свой пуховичок набрасываю. Отменно! Луна, лизнув меня в щеку на ночь, пристраивается на своем законном соседнем диване. Вот здорово, все и разместились. Через неплотно задернутую штору в темный холл проникает бледный отсвет уличного фонаря. А все‑таки мы устали.
