Если проткнуть глобус. Том 2

Кассирша считывает товар, водя штрих‑кодами. Пройдет, не пройдет… У меня новая стадия голодного обморока. Синий туман в голове дает покой и отрешённость взгляду, прикованному к тележке с продуктами. Мы успеваем отойти от кассы, в которой все, как в замедленном фильме, но благополучно пробивается. Только три шага, до ближайшей стены. И

закрыть тележку телами.

Больше ничего не помню. Черный туман начал рассеиваться, только когда мой ссохшийся желудок наполовину наполнился страшно офертным, молочно‑какавным детским коктейлем из коробочки, который всасывался по узкой трубочке гигантскими втяжками, шумно слепляя бока коробочки при засосе. Рядом Пятачок, хищно разорвав целлофановую упаковку на буханке, дожевывает кусок и уже что‑то пытается передать вербально.

Звучало это примерно так: «А ииео илепп ооопаааааса. Уууусссссоо». Что означало: «А ничего хлеб попался. Вкусно!»

«Аха, о оооэ уусоо», – подтверждаю я, уминая с коктейлем два по‑ настоящему бесподобных куска зернового, одновременно всунутых мне в рот другом. Ресторан французской кухни отдыхает. Потом мы ещё полируем ужин в супермаркете пластинкой плавленого сыра и каким‑то батончиком с арахисом.

– Божественно.

– А уже стемнело, – удивляется Людочка, – Надо же, как быстро здесь. И восьми нет.

– Да… осень, – созерцаю я через окно залитое фиолетовым пространство, – Пошли, что ли?

Тонкая новозеландская луна, как колыбелька, горизонтально висит на темнеющем закатном небе. Птички щебечут вечернюю песенку. А до дома‑то от этого магазина, если напрямую, не так и далеко оказалось.

 

Olga Tango: Ты долго не отвечал мне сегодня. Работал?

Освальдо Танго: Я заснул, потому что у меня были очень неприятные предзнаменования и люди, которые собирались уйти, как когда‑то мой погибший сын, и я не мог ничего с этим поделать, поэтому из‑за боли я заснул и не мог ответить тебе.

Olga Tango: Ты потерял сына??

Освальдо Танго: Да. В 2007 году.

Освальдо Танго: Ты знаешь, в тот страшный день во сне у меня было предзнаменование смерти одного из моих детей, и я не мог идентифицировать событие, я чувствовал, но ничего не мог сделать. Тогда ему было 26 лет, и он был убит наркоманами.

Olga Tango: Я не знаю, как такое можно пережить.

Olga Tango: Прошло почти двенадцать лет. Это был старший сын?

Освальдо Танго: Второй.

Olga Tango: После событий, которые вы пережили, мои переживания кажутся незначительными и несерьезными.

Освальдо Танго: Да, и у меня здесь тоже были очень неприятные предыдущие события. Аргентина – это война. Без оружия, с большим количеством преступлений. Но это ценные жизненные переживания.

Olga Tango: Все что нас не убивает, делает сильнее. Ты это хотел сказать?

Освальдо Танго: В этом деле замечательно то, что я верил, что я все преодолел, и все в порядке. Пока не встретил тебя, лишь тогда я понял, что снова счастлив.

Olga Tango: Да, думаю, что понимаю, о чем ты, даже если перевод не идеален. Я тоже хочу понять о тебе все. Ты важен для меня. Такой какой есть.

 

Из ПЗ. Идеал Идеалович Лубков

 

Никогда! Никогда не даст Новая Зеландия миру поэтов, художников, мыслителей и живописцев, то есть тех людей‑бунтарей, перевернувших мир и сознание обывателей, чье творчество связано с мятежностью и исканиями, жаждой изменить жизнь и изменить себя!

Почему? Да потому, что здесь нечего менять. И незачем. Здесь Идеал

Идеалович Лубков. Один сплошной гобелен с пастушками как будто.

Но это не потемкинская деревня. Они действительно так живут, мерно выдавливая из себя жизнь, как полосочку мармелада из тюбика.

Страна, сотканная из грез, сонное царство.

Красота на красоте. Аккуратность на аккуратности. Ни бумажек на улицах, ни бомжей, газоны вылизаны, дома как игрушки. Ну полное безобразие! Так нельзя.

Мы с Людочкой живём в добротном ухоженном доме с двориком. Так вот, самое большое желание здесь – это лежать на газоне или в кресле‑ качалке, примерно неделю. А потом начать раскачиваться.

Лень и довольство всем разлито повсюду. Безмятежность здесь такого уровня, что дома не запирают. Стекла в машинах не поднимают, так и оставляют у дома, как приехали: залезай кто хочет. А никто не хочет. Своего хватает.

Дворы не огорожены за редчайшим исключением. Домики пряничные, нарядные. Один другого слаще.

А вот к морю не подойти, все прибрежные территории оккупированы

«новыми» новозеландцами. Сплошняком, муха не пролетит: «Территория приватная, охраняется злыми собаками». Это мне повезло, что я сразу маленький неоккупированный выход с пляжем в нашем районе нашла. Я говорила об этом. Как о большом счастье.

Хоть и ожидаемым, но все равно не очень приятным сюрпризом является то, что мои воскресные занятия, начинающиеся по Лос‑Анджелескому времени в 10.30 утра, по Оклендскому теперь приходятся на полпятого утра. Разница девятнадцать часов вперед. Кряхтя, привыкаю к новому режиму. Подъем, разминка, теория, практика. А что делать? Это дает силы. Всех наших очень рада видеть. Дополнительные встречи группы русских практикующих, это вообще, как глоток кислорода: Серега, Оля, Ира, родные мои друзья. Выспимся после!

С домом тоже девять часов разница, но это хоть как‑то терпимо. Вечерком разговариваю с только проснувшейся дочурой: «Салам аллейкум, солнце! Я пошла спать». Прикольно.

 

Освальдо Танго: Доброе утро, дорогая! Как ты?

Olga Tango: Доброе! Новость случайно прочитала. После ЧМ‑2018 в Аргентину не вернулись 500 болельщиков. Всего не вернулись 12 тысяч человек (на конец декабря). Их хватают и отправляют домой. Сейчас количество оставшихся уменьшено до 5,5 тысяч. Кто‑то влюбился в женщину, кто‑то влюбился в Сибирь, кто‑то открыл бизнес.

Освальдо Танго: Надеюсь, вы хорошо отдохнули, а проблема с иммигрантами, надеюсь, не проблема, чтобы поехать в Россию. Мне нужно получить паспорт, потому что я никогда не выезжал за границу. Здесь, в Аргентине, вы можете оставаться сколько угодно, ничего не происходит. Я надеюсь, что это изменится.