Фрунзенск-19

– Денег нет! – Тут же сухо ответил Рома, – у меня в этом месяце знаешь расходы какие? Я хотел зарплату задержать на несколько дней, а через неделю вам премию выдать, но ты же не хочешь ждать?! – заметное ударение на последних словах не предвещало Любе ничего хорошего.

– Как нет? – растерялась девушка, – совсем нет?

– Есть кое‑что, но мало, – уныло произнес Рома.

Его пухлый кошелек лоснился крупными банкнотами, но Любане он отсчитал пять зеленых – по тысяче.

– А остальное? – изумилась девушка, глядя как большая часть ее зарплаты оседает в кошельке хитрого Романа.

Зарплата продавщиц на рынке состояла из двух частей – по семнадцать тысяч два раза в месяц, итого, по Любиным подсчетам, она должна была получить никак не меньше четырнадцати тысяч, и это еще без учета премии, которую ушлый Рома не платил своим продавцам уже несколько месяцев к ряду. Протянутые пять бумажек по тысячи рублей показались девушке унижением и обманом.

– Где остальные? – требовательно повторила она.

– А остальные получишь в день расчета. У меня знаешь, какие затраты? Ты думаешь все, что тут, – Рома похлопал внушительным кошельком по своей загорелой ладони, – это мое, да? А за товар платить кто будет? Я же не знал, что тебе сегодня деньги понадобятся, вот если бы ты мне вчера позвонила…

Люба понимала, что позвони она Роме вчера – он бы сегодня вообще не приехал, оставалось только одно – постараться не расплакаться, принимая протянутые купюры.

И все же за билет на поезде этого хватило. Верхняя полка на боку у туалета оказалась незанятой, как обычно и случается с такими местами, но Люба была рада и этому. Домой, она возвращалась домой. Как ее примет отчий дом, для девушки оставалось загадкой, покинула она его не в лучших обстоятельствах. Тень младшей сестры нависала над Любой все детские годы. Такого не должно было случиться, такое положение было неправильным. Но оно было и Люба ничего не могла с этим поделать. Ксюшенька была на два года младше, но во всем остальном она смотрелась гораздо выгоднее, по сравнению со своей старшей сестрой. Стройная и спортивная, она с детства занималась гимнастикой, радуя родителей завоёванными наградами и призами. Училась она так себе, но уже в семнадцать лет Ксюша неожиданно выскочила замуж и уехала работать в Мексику. Когда младшая сестра объявила о своем бракосочетании, Любочка была вне себя от восторга. Нет, вовсе не радость за сестру заставляли девушку сиять и искриться, она живо представила реакцию родителей, главным из которых несомненно был отец. Мало того, что девушка выходит замуж в свои, едва исполнившиеся, семнадцать лет, да еще и улетает за океан к мужу. Да и муж – фрукт еще тот, надо же – Итальянец! Но ее муж был врачом, занимавшим вакантную должность в частной клинике в Мехико, и карьера младшей сестры обещала быть такой же убедительной. Отъезд Оксаны во многом и повлиял на дальнейшую судьбу самой Любы. Даже когда младшей сестры в доме не стало, ее все равно продолжали ставить в пример, – ну кто такое потерпит?

Мимо ее полка‑места всю дорогу сновали помятые пассажиры, с тамбура тянуло запахом сигарет. Дверь туалета хлопала не переставая, но Люба ехала в собственных мыслях. Не предупредив родителей о прибытии, она ставила свое возвращение в весьма сомнительную ситуацию, к тому же, для того, чтобы попасть в город нужно получить разрешение коменданта. А без письменного уведомления кого‑нибудь из членов семьи комендант мог и отказать во въезде. Вся в сомнениях и невеселых раздумьях, Любаня тряслась на своей верхней полке.

Отдельной станции с названием Фрунзенск в природе не существует, как отсутствует на картах и город с таким названием, вместо нее была грузовая технологическая станция с названием Подлесная, где поезда дальнего следования проходили беглый станционный осмотр и заправлялись питьевой водой. Двери вагонов во время стоянки на станции пассажирам не открывали, да и стоянка там редко превышала интервал более пятнадцати минут. Для того, чтобы покинуть поезд, Любане пришлось побеседовать лично с поездным бригадиром. Письменного разрешение на руках у нее не имелось, но после пяти минут слез, мольбы и уговоров краснолицый, усатый здоровяк соизволил набрать номер коменданта станции и тот выслал наряд для встречи. Наряд состоял из одного полицейского, в сопровождении двух вооруженных солдат, никого из встречающих Любаня не знала. Но в душной комнате, расположенной на втором этаже здания вокзала, девушку встретил знакомый с детства друг отца – улыбающийся дядя Лёня.

Леонид Васильевич за два года совершенно не изменился, разве что набрал лишние килограммы, но его солидную мужскую фигуру они не сильно испортили, чего никак нельзя было сказать о Любане.

– Ну здравствуйте, Любовь Николаевна! На время к нам приехали, или как?

– Или как, – не сдержав улыбку, ответила Люба, – надеюсь, что так. Но я о своем приезде заранее не предупредила, это ведь не будет проблемой, дядя Лёня?

– Нарушаете, Любовь Николаевна! – сурово ответил комендант, но его глаза говорили обратное.

– Ну, вот я и дома! – подумала Люба. Она попыталась оживить в памяти такое родное и знакомое лицо Игоря и вдруг поняла, что совершенно его не помнит. Она помнила Питер, помнила его улицы и дома в тех местах, где ей часто приходилось возвращаться домой с работы, помнила запах станций у питерской подземки, да‑да, для Любы каждая станция имела свой собственный, неповторимый питерский запах, не слушая диктора, с закрытыми глазами, девушка могла безошибочно определить станцию, где находится, но лицо и квартира бывшего мужа навсегда стерлись из Любиной памяти.

– Надо же! Целых два года я думала, что обретаю свободу, а прожила, как в бреду…

– Ну будет тебе, будет! – заботливо похлопал по плечу улыбающийся Леонид Васильевич, – отец побурчит и примет, ну ты же знаешь его!

 

Кирилл

 

В «Бородаче» было шумно. Крутящиеся шары цветомузыки пестрили ярким, мигающим светом, лезли в глаза, заставляя Кирилла противно морщиться, – эдак и до мигрени не далеко, а настроение и без того паршивое. Молодой человек не любил дни рождения – хорошие подарки все равно не подарят, приходилось сидеть и делать вид, что тебе очень весело. Настоящих друзей у него было немного, а вернее сказать – почти никого, кроме Борика, разумеется. Борик, впрочем, сам в друзья никогда не набивался, но так случилось, что кроме него Кирилл совсем ни с кем не общался, естественно, не считая работы. По настоящему его звали Вячеслав Борисов, но, ни настоящее имя, ни его фамилия, Борику совершенно не подходили. Это он вытащил Кирилла посидеть в баре, а заодно и сыграть в боулинг, – не сидеть же тебе одному дома в свой день рождения?!

Бары Кирилл не любил органически, к спиртному его организм относился скептически, особенно на другой день после праздников, да и боулинг он, мягко говоря, недолюбливал. Если на‑то пошло, Кирилл совсем не любил шумные места и шальные компании, но Борик не оставил ему права выбора.

– Выбирай, Кирюха, или бильярд, или боулинг! А не то, мы с девчонками к тебе в хату завалим и проведем там всю ночь, не выставишь же ты нас за порог? Ночью. Пьяными.

Из двух зол выбирают меньшее, и Кирилл решил, что его игра в боулинг не наделает столько смеху, сколько могут принести неумелые действия в тесной бильярдной. Он просил своего друга забыть про нелепую затею с девчонками, но Вячеслав был непреклонен.

– Пора, Кирилл – что б больше не курил! – ответил он на прощанье, когда они в пятницу уезжали с работы.