Генерал бубновый. Или «Как нас убивали…»
– Да мне наплевать на других. Мне напророчили быть президентом… И я им буду. Быстро решайте.
Стремительно развернувшись, он вышел из кабинета, оставив дверь нараспашку.
Учредители переглянулись. Помолчали, явно озадаченные этим наскоком.
– Я на днях в аптеке купил пачку презервативов. – Кузиков достал из борсетки пачку с надписью «Вулкан». Показал приятелям. – Прям в тему: здравствуйте, я Вулкан Гандонович… а ведь старик, шестьдесят лет, а как стреляет – вулкан.
Мищев выхватил из вазы крупный оранжевый апельсин. Неторопливо очистил, выкладывая очистки рядом с горкой мандариновых и апельсиновых корок.
– Господин Физик, – начал велеречиво и напыщенно Кузиков, – ты забыл, как покрылся сыпью на яхте в Эгейском море.
– Нет, дружище. Тогда была аллергия на жаркое солнце. Так врач сказал.
– Но ты был красив, как леопард в белых пятнах от мази, с головы до самых пяток.
Кузиков рассмеялся задорно по‑мальчишески, а следом и остальные, он умел заражать своим безудержным смехом.
– Хорош реготать, господин Кузиков. Надо решать по Госдуме. Почти двенадцать лимонов…
– Да, задачка непростая, вроде теоремы Ферма. Деньги большие.
– Дело не только в деньгах.
– А в чем?
– Страну с колен нужно поднимать.
– Ох, насмешил…
– Не до смеха. Вспомни, Александр Петрович! – такое официальное обращение удивило Мыльникова, он вскинул голову, дурашливо вытаращив черные пуговицы глаз, что делало его похожим на сельского пахаря с лубочной картинки. – Вспомни, как ты!… Да, именно ты, лил слезы после поездки в родную Новгородчину. Рассказывал, как твой джип на тросу тащил пьяный тракторист… Как помер, захлебнувшись блевотой твой родственник. Как вымирают деревни… В штопор Россия летит! Поэтому нужна своя сильная партия. Своя фракция в Думе.
Мищев резко рубанул кулаком, ваза подпрыгнула и ярко‑оранжевые апельсины раскатились по столешнице, а один с мягким стуком шлепнулся на пол. Кузиков подхватил его и швырнул в Мищева.
– Ну, ты хватанул. Это же… Ну, я не знаю. Это тебе тогда придется выйти из учредителей холдинга.– Кузиков забегал по кабинету вдоль окон, смотревших на Ленинский проспект, где бесконечной вереницей тянулись автомобили в клубах выхлопных газов. – Да и вообще… Нет, я тебя не понимаю.
– Вот и плохо, что даже друзья не понимают. Деньги не самоцель. Выйду из учредителей. Не проблема… Это чисто финансовая операция. Председателем станешь ты или Сашка. Доля с наших активов, порядка, 197 миллионов долларов… Я все просчитал. Фирму по продаже недвижимости я переоформлю на зиц‑директора, но буду оперативно курировать.
Царевск. Весна.
Депутат Государственной думы Мищев прилетел в родной город после долгого перерыва и поразился фантастической перемене, столь разительной после Москвы. За последние годы Царевск стал похож на дистрофика, покрылся язвами бесконечных дыр на дорогах, захрипел прорывами магистральных водоводов, оброс свалками. Знаменитый кинотеатр «Ударник» в духе сталинского ампира стоял с щербатыми капителями и колоннами – некогда белыми, а теперь в венозной паутине серых жирных трещин.
В двухкомнатной квартире на Московском проспекте жили по прежнему знакомые запахи ладана, горела в переднем углу под иконой неугасимая лампадка. Только икон стало больше.
– Люди просят меня, забери, а то выбросим… – посетовала мама Зина, продолжая возиться на маленькой кухне, где они не так давно вполне умещались вчетвером, и кухня не казалась им тесной. Мама Зина с детства была воцерквленной. Но отец! Пятидесятилетний отставник МВД, он решил стать священником и теперь учился в православном университете при Духовом монастыре.
– Раньше пять страниц из учебника по криминалистике мог процитировать, а теперь и одну‑то с трудом…
– Ничего, с Божьей помощью скоро акафисты начнешь петь по‑ученому, – вставила свое слово Зинаида, строгая и неулыбчивая. Похоже, не без ее влияния произошла такая странная перемена.
Она давно хлопотала о восстановлении церкви Иоанна Предтечи, самой первой в их городе, но разрушенной атеистами в тридцатых. Остался крепкий фундамент, но главный архитектор не решался подготовить землеотвод по всем правилам для местной епархии, без указания мэра. А в городской администрации требовали проект и целый ряд немыслимых согласований.
Мищев договорился о встрече с Жоховым. Красивый рослый мужчина с хорошо поставленной речью, он очаровывал не только женщин. И Мищев невольно подпал под его обаяние и рассказы о том, что идет затяжная война с областной администрацией. Режут бюджет по живому, недодают городу, держат на голодном пайке…
– Зачем? – невольно вырвалось у Мищева.
– Так удобнее управлять. Чуть поперек слово и главный финансист Сузонов перекрывает дыхание по указанию Маруги. Губернатор наш с виду лапочка, но жестокосерд, а его коммунистическое окружение не считаясь ни с чем, мечтает сделать красную зону во всем Поволжье.
– И что никаких вариантов?
– Нет, почему же, я воюю за каждый рубль. Пробиваю кредиты. Восстанавливаю коммуналку…
Мищев поверил и пообещал, что всячески начнет помогать.
– У меня небольшая просьба. Я внес зимой десять миллионов в епархиальный фонд на восстановление храма Иоанна Предтечи. Но мэрия тормозит.
– Мы вообще‑то хотели там торговый центр.
– Епархии важно намоленое место, сохранившийся фундамент. Прошу помочь.
Жохов слегка дернул губы в кривоватой усмешке, потому что не понимал эту дурацкую прихоть молодого миллионера и депутата, но ссориться не захотел.
– Ладно, я решу этот вопрос. Но и вы не забывайте про нас…
На прощание обнялись. Жохов слегка оцарапал щеку своей жесткой черной щетиной, потом долго тряс руку и так искренне улыбался, что ему нельзя было не поверить.
В приемной столкнулся с молодой девушкой – она показалась необычно красивой. Он извинился за свою неловкость, что чуть не наступил на ногу. В ответ улыбка с легким наклоном головы и звучное: «Я на вас не сержусь. Вы наш гость…»
– Да нет, я местный. Меня Юрой зовут. А вас?
