Генерал бубновый. Или «Как нас убивали…»

Финансисты в думе были, но теоретики старой формации. Практическую сторону рынка они не понимали и не хотели вникать в те законы, которые принимались Думой и делались вроде воровских, когда вход рупь, а выход – пять. Мищев это быстро усвоил, продвигая с приятелями проект холдинга «МКМ», приобретая на аукционах московскую недвижимость, старательно избегая скользких тем. И все же прокол случился. Новый управляющий банка «МКМ» с подачи Кузяева взял на кассовое обслуживание фирму с нелепым названием «Джангар». Сотрудники привозили наличку в больших чемоданах, сдавали, а затем распоряжались по мере необходимости со своего рублевого и валютного счета. Банк соответственно получал выгоду, взимая проценты с валютных операций.

И вдруг прокуратура в ходе встречной проверки затребовала все документы по фирме «Джангар». Фирма, как выяснилось, не занималась ни производством, ни торговлей, а деньги имела огромные. Предположительно от наркоторговли, что напрямую доказать следователи не смогли. Владелец «Джангара» успел выехать за границу, заранее уничтожив документы, а два сотрудника фирмы бесследно исчезли. «МКМ» предъявили обвинение в многомиллионном отмывании грязных денег. Потребовалось немало усилий со стороны группы депутатов во главе с Мищевым, чтобы погасить возникший конфликт, снять обвинение.

Российская сфера коммерции была скользкой, как зимний каток, где то ли сам упадешь, то ли столкнут. А кровь бурлила и юношеский романтизм не давал покоя.

После изгнания из ЛДПР вместе с таким же молодым депутатом Аверьяном Гвоздевым с формулировкой «за антипартийную деятельность», хотя все случилось спонтанно. Они оба поддались порыву и вопреки указаниям бессменного Лидера проголосовали за импичмент против Ельцина. Это казалось в ту пору таким важным. Как и создание своей партии, чтобы бороться против засилья олигархов, и откровенных коррупционеров, которые словно вши расползались по всей России.

За этой всей возней в думе с мелкими стычками противоборствующих партий и кланов, Мищев забыл о нефтеперерабатывающем заводе. В субботу дозвонился школьный приятель, прижившийся в областной администрации. После привычных обменов новостями, он сообщил, что начальника областной налоговой службы, не захотевшего дружить семьями, по настоянию губернатора сняли с должности. Випойловский завод отделался штрафами за неуплату налогов и зарегистрирован теперь в Калмыкии у шахматного ферзя, а Царевску – голый кукиш. «А тебя, дружище, за этот депутатский запрос, поминают в области бранными словами», – укорил он напоследок.

 

В Государственной Думе при формировании комитета по собственности предложили назначить заместителем Мищева Юрия Ивановича.

– Молод еще! – Выкрикнул кто‑то из первых рядов.

– Вот и хорошо, что молод, – осадил депутата Селезнев. – Пусть впрягается. Его пристрастие к лошадям проглядывало в словечках «охамутать», «закусил удила», что для профессионального журналиста и коммуниста с двадцатилетним стажем, казалось странноватым. Мало кто знал, что Гена Селезнев до двенадцати лет жил в деревне, умело седлал лошадей и ухаживал за ними с той тщательностью, какая возникает от страстной любви к этим гривастым животным с большими глазами, которые, кажется, все понимает, а не могут сказать.

Мищев действительно впрягся с радостным юношеским задором. Что не всем нравилось.

В перерыве между заседаниями спикер думы Селезнев неожиданно пригласил к себе в кабинет «надо побеседовать».

– На тебя жалоба… – Мищев удивленно вскинул вверх брови. – Да от самого Жириновского. Перебивал выкриками выступление депутата от его фракции.

– Так Зубков такую ахинею нес по поводу госсобственности!

– Но вы же зам председателя комитета. Следом за вами Гвоздев поднялся с репликой…

– Извините, не сдержался.

Хорьковский вошел в кабинет без предупреждения, видимо, заранее очаровав подарком бдительных помощников председателя Думы. Он вежливо поздоровался, покосился на Мищева, словно бы намекал, что он тут лишний. Но Мищев остался сидеть в кресле.

– У нашей компании юбилей. Хотел лично пригласить вас Геннадий Михайлович.

Он положил конверт на стол Селезнева. И полуобернувшись:

– И вы приходите. Будет возможность ближе познакомиться, – сказал он, протягивая конверт с эмблемой «ЮКОСа». – У нас с вами немало общих знакомых – Трутнев, Поранин. Да и ваш банкир Александр Мыльников мне симпатичен. Широко шагает.

Селезнев поднялся из кресла и, стараясь сохранить на лице, пристойную благожелательность, что у него не всегда получалось, буркнул: парни, мне надо в сортир. А вы в переговорную. Маша покажет. Там чай, кофе…

Мищев много чего знал о «ЮКОСе» негативного, но Харьковский умел к себе расположить собеседника. Проходя через приемную, он слегка приобнял помощницу Машу и громко, чтоб слышали остальные, попросил, если появиться Зюганов, сказать, что его ждут в переговорной.

– Ваш холдинг МКМ идет в гору…

– Идет. Но я, Михаил, вышел из учредителей. Сосредоточился на недвижимости.

– Похвально. Золотое дно в Москве, если с умом. И я первым делом купил бы шедевральную гостиницу «Украина», – сказал Хорьковский и улыбнулся, подразумевая под этим что‑то свое, как настоящий выходец из Одессы. – Кстати. Джон Рокфеллер начинал с недвижимости в 19 веке. Потом создал знаменитую «Стандард ойл». А теперь «Эксон мобил» первейшая величина в мире, более 130 миллионов тонн нефти в год.

– Рокфеллер ваш кумир?

– Безусловно. А его внук стал одним из соучредителей моего фонда «Открытая Россия». Включайтесь, Юра.

– Во что включаться? В помощь Америке… Вы же собираетесь продать Мобилу свой пакет акций.

– О! Да вы хорошо информированы. Надо понимать, что другой возможности сохранить в России свой капитал – нет. Вы что не видите, кто в правительстве: жадюга Касянов, как флюгер. Сочин, как форточник, в любой дом влезет. А прокурор Гайка со своими бандитами в погонах распух от вожделения и корысти.

– Я это знаю. Но с Рокфеллерами нам не по пути.

– Почему?

– Да потому, что мой дед погиб под немецкими танками Гудериана, отстреливаясь из сорокопятки. Но мог бы уцелеть, как миллионы других россиян, немцев, венгров. Гитлер уже в сорок третьем высосал последние запасы нефти в Румынии. Но «Стандард ойл» ввозил до сорок пятого года топливо, вольфрам, магний для Германии. Заводы Круппа были на грани остановки без этого сырья. Но американцы тысячи тонн ввезли через Испанию, Швейцарию…

– Это бизнес. Не «Стандард ойл» так кто‑то другой занял бы эту нишу.

– Странно рассуждаете, Михаил. Вы же еврей. Евреи напрямую поступали из Освенцима на многочисленные заводы Круппа, еще одного крутого бизнесмена.

– Я не приемлю ваш ликбез! Деление на русских, евреев… – Харьковский голос не повышал, говорил как бы спокойно, лишь краснота пятнами расползлась по лицу и очки слегка запотели. Он их снял, протер аккуратно салфеткой. – Недавно в Нью‑Йорке мой помощник сказал владельцу компании с русскими корнями, чтобы подружиться: «А я тоже одесский еврей…» А тот ответил гордо на английском: я не еврей – я американец!