Генерал бубновый. Или «Как нас убивали…»

Самое время начать очередное знакомство. Но коробка в руках, словно вериги. Поэтому он лишь кивнул, дополняя сценку тяжким вздохом. Девушка рассмеялась и пошла дальше, поигрывая бедрами, под его неотрывным взглядом.

– Фирменные кроссовки…

Приостановился мужчина в потертом костюме с черной селедкой галстука на груди.

– Почем?

– Сороковник.

Мужчина внимательно разглядывает кроссовки, засовывает руку внутрь. Сгибает и разгибает подошву, хочет, видимо, переломить пополам и нанести ущерб коммерции. Мищев торопливо выхватывает: «Видишь тут лейбл и название на английском».

– Фирменные, говоришь? А че от них так воняет? – Он нарочито морщит нос.

– Да понимаешь ли, долго везли на пароходе. Припотели. Тебе какой размер?.. Ну, постой же. Бери за тридцать…

Мыльникова с копной русых давно не стриженых волос, которые разлетались веером вдоль воротника джинсовой куртки, возник неожиданно из‑за спины, помахал, приветствуя, открытой ладонью. И тут же, как пахарь, стер рукавом пот со лба, поставил на асфальт огромную сумку‑холщевку.

– Облом? Да… – подначивает он и хохочет. – Тут настырность нужна. Я вон три пары всучил. Одну даже за полтинник.

– Эх, Мыло, дружище! Не торгаш я, похоже. Мужик привереда, говорит, что

воняют кроссовки. А сам ходит в обносках…

– Ладно и складно Юрец, поехали в общагу. Жрать охота, сил нет.

 

Общежитие физтеха МГУ

В комнате на четверых Мищев прозвище Физик, Мыльников – Мыло, Кузиков по кличке Пан. На столе плавленые сырки, кусок колбасы и два растерзанных батона. Мищев тискает в руках бокал с чаем. Лицо задумчивое, больше того недовольное.

– В принципе, мужик прав. Мы провонялись дешевой китайщиной. Навар мизерный…

Кузиков верткий, как обезьяна, вскакивает резко с кровати.

– А что ты, Физик предлагаешь? – Делает паузу. – Рабский труд, таскать мешки с мукой за три копейки… ты здоровый бугай. Иди. Пробуй.

– Нет, панове. Я мешки как‑то таскал. Ничего страшного. Но для этого не нужно знание высшей математики.

Он неторопливо кромсает остатки колбасы, выкладывает вместе с сыром на кусок батона. Оглядывает бутерброд толщиной в три пальца, оглядывает приятелей: «Кто будет?» Не дождавшись ответа, впивается крупными белыми зубами в хлебную мякоть.

– Здоров ты трескать… с легкой завистью говорит Кузиков. А меня изжога замучила.

– Бабушка, помню, рассказывала. – Мыльников делает внушительную паузу. – Она у меня древняя, еще НЭП застала. – И наигранно подражая голосу бабушки: – Бывалоча работника перед наймом за стол сажали, наливали щей в саму большу мису и поглядывали. Если выскребет до донца, можно принять в найм.

– Во‑во… Кто как ест, так и работает, понял, Пан.

Мищев облизнулся, обтер губы. Поднялся в полный рост, прошел к подоконнику, оглядывая пеструю весеннюю Москву с высоты птичьего полета. Оглядел приятелей, как полководец перед боем.

– Други мои, все, хватит мелочиться. У меня дядя серьезный юрист. Я консультировался уже не раз. Статью по валютным операциям отменили.

– Ну и что с того?

Мищев нагнулся, выдернул из прикроватной тумбочки пакет, потряс в воздухе стопкой машинописных листов.

– Я всё продумал. Учреждаем контору ТОО «Мираж», становимся учредителями, и начинаем создавать сеть обменных пунктов валюты.

Мыльников, рослый красивый парень, с россыпь застарелых угрей на подбородке, прикрытых реденькой бородкой, подошел к Мищеву с нагловатой ухмылкой, потрогал лоб.

– Похоже, у Физика горячка… Где ты валюту возьмешь? Старуху‑процентщицу пойдешь искать с топором за пазухой.

– Дярёёвня! – Мищев ответно постучал костяшками пальцев по голове приятеля. Раскольников был неврастеником, как и автор романа. – А у нас за плечами физмат. Всё гениальное просто. Мы покупаем за рубли валюту, потом эти же доллары и марки продаем с маржей. Тут главное, чтобы наш курс был ниже официалов. Тут, Мыло важен оборот денежной массы. Я даже сюда горбачевский Указ подшил. Называется:

«О введении коммерческого курса рубля к иностранным валютам…», подписан 26 октября 1990 года.

– За нарушение правил валютных операций статью в уголовном кодексе не отменили, по ней можно схлопотать несколько лет тюрьмы! Мне отчим рассказывал про дело Рокотова‑Файбишенко.

– Не пугай, Пан. Отменят. Уже официально ввели коммерческий курс – два рубля за доллар. Правда, продают его на московской бирже по 10–11 рублей. Я сходил на Неглинку. Там неприметное зданьице древней постройки, а на втором этаже висит табличка: «Валютная биржа – центр проведения валютных операций». Переговорил с директором Мамонтовым… классный мужик, ничего не боится. Обещает в ближайшее время создать полноценную валютную биржу, как в Лондоне.

В комнате повисла пауза. В коридоре кто‑то крикнул: « Важину к телефону…»

– Я понял… Шикарно! – Кузиков от восторга выдал на столешнице ладонями громкий перестук, похожий на топот копыт. – Я у отчима денег займу. Скажу, что иначе отчислят из универа. Он этого до жути боится.

– Мне дядя обещал пятьдесят штук с возвратом, но без процентов. Нужны поначалу столы, стулья и кассирши смазливые.

Мыльников оглядел приятелей. Мазнул ладонями по волосам, отбрасывая их от лица.

– А как же я? У меня мать в райцентре с хлеба на воду…

– Буде, Мыло на жалость давить. Продадим твою почку за доллары… Не, лучше глаз, чтоб ты на девок меньше заглядывался.

Мищев повалил на кровать Мыльникова, оседлал сверху, приговаривая: «Ага, попался, сукин кот. Вырезай ему Пан почку без наркоза…» Кузиков принялся щекотать брыкающегося Мыльникова. Попадали стулья, загрохотала, готовая развалиться кровать, хохот прорвался такой безудержный, что задребезжали оконные рамы. Неожиданно громкий стук в дверь.

На пороге испуганный и бледный в полутьме коридора однокурсник.

– Деретесь, да?

Кутузовский проспект, обменный пункт.