Генерал бубновый. Или «Как нас убивали…»
– А в месяц? Так что ты, Мыло нам должен. Банкет с тебя. Деньги дело наживное… Главное, спасли от удавки на шее. От позора…
Кузиков в свои двадцать четыре, казался намного опытнее товарищей в житейских делах. Особенно после службы в Армии. В нем чувствовалась польская кровь, расчетливость, некий гонор, чем он гордился. Однажды, слегка раздуваясь от своей значимости, стал вспоминать родственника по материнской линии пана Бужельского, который был вхож к знаменитому князю Войцеговскому…
– Уверен я, что в моем происхождении не чисто. Тут не без водолаза. Потаскуха была моя бабушка, царство ей небесное.
Услышав такое, Кузиков лицо скривил, но тут же расхохотался вместе с приятелями. Позже, если кто‑то выпячивал грудь, то возникала цитата из повести «Собачье сердце». Повесть перечитывали по несколько раз, чтобы щегольнуть очередной фразой: «Не читайте до обеда советских газет… А если других нет?»
После случая с обменником у Белорусского вокзала Кузиков стал официальным начальником службы безопасности. Он разыскал сослуживца десантника среди кузьмичевких бойцов, крышевавших часть северо‑востока столицы. Назвали его Кузьмичем, приняли на две полные ставки.
Санкт‑Петербург
Кузиков приобрел подержанный «Голендваген», на нем раскатывал по улицам северной столицы. После организации сети обменников в Санкт‑Петербурге, рублевой налички стало такое количество, что возникли трудности с охраной, доставкой в банк и переработкой денежной массы. Пункт обмена валюты в людном месте приносил до трех тысяч «у.е.» в месяц, если постоянно уточнять особенности спроса. В крупном магазине обмен долларов на рубли, в спальных районах наоборот, люди бегут после зарплаты за валютой, чтоб как‑то спасти денежки от инфляции. Можно копировать цены у соседей, делая на десять копеек ниже, создавая малую приятность клиенту. «Тут главное не жадничать», – не уставал повторять Кузиков. Ему казалось, что отлаженная схема работает безукоризненно.
В октябре на проспекте Стачек произошла небольшая авария. Кузиков решил, что это банальная автоподстава. Проще откупиться. Стал предлагать деньги. И просчитался.
Его затолкали в иномарку и привезли в частный ресторан на Кронштадской. Здесь ему объяснили правила игры на районе и ставки в валюте по каждому обменному пункту.
– Мы платим ментам. Фамилии называть не имею права, – завел привычную песню Кузиков. – Но люди предельно авторитетные.
Питерские решалы были неуступчивы. Они знали расклад по каждой точке, словно подрабатывали там кассирами и требовали деньги только в валюте.
– Зато потом будешь спать спокойно. Наше слово твердое. – Ухмылка расползалась по лицу Бамута смотрящего на районе. Руки в синих перстнях, лежали на столешнице словно бы на показ. Кузиков решил, что в этих разговорах, да и самой одежде под фирму с нелепыми лейблами клуба гольфистов, проглядывает дешевый балаганный налет, что для слабонервных простачков. Кузикова не стали пугать, бить по почкам, чего он больше всего опасался. Его выпустили с напутствием: подумай, хорошо подумай и приходи сюда завтра один.
Кузиков не пошел на Кронштадскую, не позвонил Мищеву, будучи уверен, что басня про московских ментов прокатила. Через три дня вышел из подъезда дома на Лиговском проспекте, где был припаркован автомобиль. Нажал кнопку сигнализации… И вдруг вспомнил, что оставил на столе пейджер. Успел сделать три шага в сторону подъезда и туту же упал, отброшенный взрывной волной.
Глава 2. Следователь Милюков
Старший следователь областной прокуратуры Милюков вызвал повесткой Всеволода Курина для дачи показаний. А он не явился. И это понятно. Большой авторитет в городе и бывший милиционер, подкованный в правовых вопросах. Он будет искать причины, чтоб не являться. Второе покушение за последний месяц со стрельбой. Прокуратура обязана отреагировать, завести уголовное дело о разбойном нападении на гражданина Курина. А он, что называется, «забил» на это дело. Впрочем, можно и без формальностей, самому встретиться с коммерсантом. В Курине при всей его жестокости по отношению к бандитам‑соперникам, есть что‑то положительное, человеческое. Некоторые журналисты делают из него чуть ли не Робин Гуда: построил спортшколу, провел в городе чемпионат России по боксу, отремонтировал гостиницу на набережной за свой счет…
«А еще старушку перевел через дорогу», – шутит следователь Борзунов. И утверждает, что Курину жить осталось недолго.
– А его сыновей тебе не жалко?
– Да там бабла на три жизни…
Милюков в привычной форме доложил начальнику следственного комитета Бузаеву о перестрелке на улице Чугунова возле офиса компании «Замок». Совершено очередное покушение на Курина Всеволода Николаевича, 1964 года рождения. Собраны вещественные доказательства о нападении, гильзы из пистолета Макаров. Опрошены свидетели…
Бузаев не предложил присесть. Он сам поднялся из кресла, обошел стол и уставился своим тяжелым взглядом из‑под черных густых бровей, сведенных к переносице.
– А что имеются потерпевшие?
– Нет. Но сам факт перестрелки, Покушение на убийство…
– Я еще раз спрашиваю, есть заявление от потерпевшего? Нет. Тогда зачем нам очередной висяк. Два десятка таких дел из‑за бандитских разборок. Бикбаш, Сомов. Цыганков… пальцев не хватит. И дело даже не в показателях. А в бессмысленности этой работы. Вы передали все документы по делу Иваньковского в суд?.. ну, так поторопитесь.
Недавно хотел перевести Милюкова в районную прокуратуру, но когда понадобилось быстро и грамотно провести оперативно‑розыскные действия по убийству депутата Иваньковского, то оказалось, что молодежь не тянет лямку. Генеральный прокурор требовал результат, а начальник отдела Хавенко с Игнатьевым не могли выстроить нужные версии, разработать план мероприятий. Пришлось вызывать из отпуска Милюкова. Через две недели арестовали убийцу. Но дело оказалось громоздким, оно обрастало новыми фигурантами, свидетелями и даже потерпевшими. Поэтому с переводом Милюкова пришлось повременить. Хотя он каждый раз раздражал своей прямотой, неуступчивостью.
– Разрешите тогда опросить Курина в качестве свидетеля, на предмет…
– Я сказал – нет!
Милюков вскинул вверх подбородок. Буркнул: «Слушаюсь». И только папка с документами, которой он хлопал себя по бедру, выказывала его крайнюю степень негодования. Он шел по длинному коридору и думал, а ведь кода‑то Бузаев был хорошим опером.
