Герой туманной долины

Но он был молод. Молод и не до конца уверен, что видит истину, что картинки в его сознании не лгут и не подбрасывают вариант один из возможных.

– Брось, Шен! – отмахнулась тетя, повесила на шею серебряный крест и задорно хлопнула в ладоши.

– Пожалуйста, Катарин, не ходи. Умоляю! – прочти простонал он, крепче сжимая вилку. Пальцы задрожали и выпустили прибор, который звякнул, ударившись о тарелку. – Я не могу тебя туда отпустить.

– Шен, – тетя уверенно приблизилась и присела рядом с его стулом на корточки, пытаясь заглянуть племяннику в глаза, – я эту группу слушаю с того дня, как сбежала из дома. Побывать там, с ними, в одном зале… Это ведь моя мечта! Совсем невинная, между прочим!

– На этом концерте случится что‑то ужасное, – прошептал Шеннон, хватая Катарин за запястье. – Ну поверь же мне! Хоть раз поверь! Я в таком не ошибаюсь…

– Ты опять про свою космическую болячку? – перебила его тетя, взглядом указав на стиснутые на ее руке пальцы парня. – Сейчас прикасаешься. Что видишь?

– Твою смерть.

Катарин моргнула, отшатнулась, а потом звонко расхохоталась, заставив племянника зажмуриться – от жуткой головной боли, чуть ли не ломавшей переносицу, и горечи ее неверия.

– Ну хоть умру с музыкой!

Шеннона затошнило. Он был готов ринуться в ванную, когда звонок в дверь возвестил о появлении друзей Катарин, таких же, как она сама: в черной одежде, с повязанными на запястьях алыми банданами, набитыми яркие «рукавами» и заливистым гоготом, всегда выделявшим их из толпы.

Катарин недавно исполнилось сорок. И в минуту, когда ее фигура скрылась за дверью, когда голос, после смерти матери позвавший Шеннона домой, произнес «До завтра, малявка!», он знал точно – это их последняя встреча. Завтра не настанет.

Он не смог побежать следом, не смог затащить ее обратно в дом, потому что ноги отказывались идти, а горло наполнили полные боли всхлипы, становящиеся сдавленными выкриками, превратившимися в мольбу.

– Только не она! Пожалуйста, только не она. Я так сильно ее люблю…

Сон заискрился, задрожал, меняя пол с потолком, показывая Шеннону его самого – восемнадцатилетнего парня, зареванного, забившегося в угол ванной комнаты и неистового воющего, ломающего пальцы от полных злости ударов, опускающихся на деревянный шкафчик.

Сильные руки трясли его за плечи, тормошили, как куклу, резко били по щекам, оставляя на них зудящие следы.

– Хватит орать! – горячо шептал кто‑то на ухо, пытаясь разбудить. – Да проснись ты наконец!

Шеннон вскочил с кровати, бросился вперед, вырываясь из чьей‑то цепкой хватки и пытаясь понять, где находится.

– Твою ж!..

Одеяло обвило его ноги, парень свалился на пол, стараясь выпутаться из плена. Глаза застилала пелена оставшегося сна, онемевшие руки не слушались – тысячи иголок парализовали их, каждое движение пальцев причиняло тупую боль; счастливое лицо спешащей на концерт Катарин мелькало рядом, разрывая сердце, а чей‑то голос из реальности продолжал выкрикивать его имя.

– Шеннон, засранец, просыпайся!

Новая пощечина разбила нечленораздельный гомон сна‑воспоминания, щека вспыхнула сильнее, Шеннон дернулся и распахнул глаза, увидев вместо тети мечту пытавшегося до него достучаться Камерона – сначала тот стоял перед полотном, покрытым масляной краской, потом подписывал копии своих работ и пожимал руки тем, кто наконец оценил его картины…

А потом пускал пулю себе в висок.

Шеннон застонал, переворачиваясь на полу и сильнее запутываясь в одеяле. Один кошмар сменился другим, уже ставшим привычным и оттого более жутким: Шеннон переживал смерть друга больше пятидесяти раз, снова и снова, пока тот продолжал рисовать и рваться к славе.

Он лежал на полу, а склонившийся напуганный Камерон тряс своей рукой, пытаясь отогнать боль, пронзившую пальцы.

– Господи, я твой крик из своей спальни услышал! Пора к врачу, дружище, тебе так не кажется? – возмущался рыжий юноша, обводя комнату взглядом. – Прибрался бы! Что с тобой творится?!

– Я должен был убедить ее не ходить, – завыл Шеннон, закрывая лицо ладонями, прячась от пышущего негодованием взгляда друга, видения его смерти и остатков сна. – Должен был уговорить остаться дома… Должен был…

Камерон вздрогнул.

– Ты о Катарин? – догадался он, присаживаясь на корточки. – Столько лет прошло, Шеннон…

– Я облажался. У меня была возможность предотвратить, а я… – стонал парень, вытирая с щек соль от против воли пролитых во сне слез. – Твою ж… Прости, не могу больше.

На концерте началась стрельба. Новое покушение на смелых музыкантов, слишком ярких борцов за свободу, которых пули почти не коснулись. Но одна, шальная, выпущенная в толпу, чтобы создать хаос, задела Катарин и прошла насквозь, забрав сразу двоих – отвязную тетю Шеннона и ее нового парня, стоявшего прямо перед ней.

Ее племянник уснул в ту ночь от бессилия прямо на кафельном полу ванной комнаты, закинув голову на бортик, зная, что в момент, когда его глаза закрылись, Катарин Паркс умерла.

Камерон – знавший о произошедшем, но за годы так и не признавшийся в том, что действительно думает насчет сбывшегося видения друга, – замялся, хотел было что‑то сказать, но потом виновато поморщился и протянул Шеннону руку, обмотав ее пледом. И пусть Камерон не верил в способность друга видеть чужие мечты, – или верил не до конца, – он уважал его боль и страх, стараясь прикасаться к нему как можно меньше, создавая между ними дополнительный барьер из любой попавшейся под руку вещи.

– Ладно, прости. Давай, поднимайся, – пробормотал парень, помогая другу встать с пола, пиная одеяло. – Я помогу. Всегда помогу, ты же знаешь.

Темные кудри Шеннона намокли от пота, а губы дрожали, силясь произнести что‑то, что невозможно было описать словами.

Он упал обратно на диван, уперся локтями в трясущиеся коленки и тихо застонал, а Камерон молча достал две бутылки пива из холодильника.

– Шестнадцать лет прошло, черт возьми. Шестнадцать… – шептал Шеннон в пустоту, мысленно моля покой вернуться. – За эти годы я так и не понял, зачем мне нужно это проклятье! И никто не в силах объяснить.

– Кто‑то точно в силах, – заметил друг, садясь рядом и с тихим щелчком сворачивая пробку бутылки. – Просто ты этого человека еще не нашел.

Шеннон и сам толком не знал, что пытался понять. Быть может, ждал ответа на вопрос вопрос, зачем все это, или надеялся, что кто‑то даст ему руководство к действию и расскажет, как использовать проклятье во благо, если это вообще возможно. Или хотя бы даст уверенность, что все эти многолетние муки и кошмары не были напрасны.

А тем временем ни ответов, ни инструкций по применению он не находил.