Год дракона
Вовка смерил меня недовольным взглядом и продолжил завтрак. Я чувствовал, что с расспросами лезть к нему опасно, и не решался сказать хоть что‑то. Так, в молчании, мы и доели свои сэндвичи и картошку.
В машине тоже какое‑то время ехали в тишине. Вовка сосредоточенно глядел на дорогу, а я думал о том, как же сильно он был одинок. Даже музыку в машине не слушает – настолько привык быть наедине с собой. Но раз в его жизни теперь появился я, брату придётся мириться с моим обществом. И поскольку меня просто распирало от любопытства, а на сытый желудок я осмелел, то я начал разговор:
– Ты сказал, что наши отцы погибли неслучайно. Их убили?
– Можно и так сказать, – Вовка пожал плечами. – Они просто не выдержали. Никто из людей не может долго жить в гнезде дракона.
– Где?
Вовка поморщился, как будто ему сделали больно, а во мне вдруг стала разгораться непонятная злость.
– Гнездо дракона? Ты серьёзно? Это что, метафора какая‑то?
– Жень, я хочу рассказать тебе правду, но не знаю, как это сделать, – на лице брата отразилось страдание.
– Просто скажи и всё!
– Это не метафора, это… Ну ладно, пусть будет метафора. Наша мама была… в общем, их… отряд называли драконами.
– И чем она занималась?
– Устраняла неприятности, – уклончиво ответил брат. – О деталях меня не спрашивай: я их не знаю. Но, видимо, они были не очень лицеприятные, потому что мама сбежала и долго скрывалась. Вышла замуж, родила троих детей – чтобы походить на обычного человека и замести следы. Она и нас пыталась защитить, но у неё не получилось. Поэтому она попросила меня…
– Мама?! – я аж на месте подскочил. – Хочешь сказать, что она не умерла?
Вовка ответил не сразу. Молчание тянулось долго, и я уже хотел повторить вопрос, как брат буркнул:
– Ладно, не бери в голову.
– Что значит «не бери в голову»?! – взвился я. – Ты только что сказал, что мама говорила с тобой. Что это значит? Почему она не приехала ни за мной, ни за Максиком? Она инвалид? Она в психушке?
Брат не отвечал.
– Скажи мне правду! – я вцепился в его куртку, не в силах больше сдерживать эмоции. – Я готов ко всему, даже к самому страшному. Вов, пожалуйста!
– Она умерла, – отрезал он. – Просто оставила мне послание.
– Его можно прочитать или прослушать?
– Я уничтожил его. Такова была её воля.
Я откинулся на спинку сиденья и скрестил руки на груди:
– И о чём было это послание?
– Она просила позаботиться о вас с Максиком и защитить от тех, кто преследовал её.
– И кто же они?
– Я толком не знаю…
– Тогда как ты защитишь нас? – усмехнулся я.
– У меня есть чёткие инструкции, не дрейфь! Доберёмся до места, и я передам их тебе, чтобы и ты смог уйти от преследования или постоять за себя в случае чего.
Впервые в жизни мне стало обидно. Мне казалось, Вовка таким образом самоутверждается: раздул из обычной истории какую‑то великую тайну и мучает меня. Более того, я был уверен, что в итоге окажется, что мама не выплатила какой‑то кредит или насолила какому‑нибудь олигарху. Всего‑то ничего, но Вовка сделал из этой истории шпионский детектив, чтобы манипулировать мной. Поразмыслив немного, я пришёл к выводу, что лучше мне стать равнодушным, чтобы брат потерял рычаги воздействия на меня.
Я умолк и уставился в окно, вспоминая события прошлой ночи. Мне казалось, что всё это произошло несколько лет назад – настолько далека уже была от меня моя прошлая жизнь.
Внезапно я осознал, что в пожаре сгорел мой mp3‑плеер. Это была моя последняя покупка на сэкономленную стипендию и деньги за подработку. Плеер мне было намного жальче, чем телефон и кожаную «косуху». Телефон был старый, «косуха» жала в плечах, а плееру не исполнилось и двух месяцев.
– Слух на охоте – незаменимый инструмент. И он тебе ещё пригодится, – вдруг произнёс Вовка, а я вздрогнул: откуда он узнал, о чём я думаю?
Он же лишь слабо улыбался, как будто показал простенький фокус трёхлетнему ребёнку. Я назло ему промолчал. Пусть думает, что мне не любопытно.
Через час мы въехали в областной центр. Я никогда не выезжал за пределы родного края. Я и больших городов‑то почти не помнил. Да что там – я боялся их. Привыкнув к деревенской жизни, а потом и к изолированному существованию в детдоме, я испытал настоящий стресс, очутившись в районном центре, где учился на повара. А тут – промышленный миллионник. Тьма машин. Суета, светофоры, толпы, высотные дома. Я вжался в спинку сиденья, стараясь не показывать, как мне не по себе, но, видимо, скрыть это было трудно. Вовка бросил на меня взгляд и улыбнулся. Он‑то чувствовал себя уверенно, лавируя в потоке машин. Иногда его джип проходил в опасной близости от капотов и бортов наших соседей по дороге, и всякий раз у меня внутри всё замирало. К счастью, ехали мы недолго: машина свернула с широкой улицы на узкую, а потом въехала во двор, окружённый десятиэтажками. Вовка нашёл место для парковки и заглушил мотор. Я вышел из машины вслед за ним и, пока брат забирал из багажника увесистую спортивную сумку, я осматривался, гадая, в каком из этих домов‑муравейников он живет.
– За мной! – коротко скомандовал Вовка, закинул на плечо сумку и зашагал через двор. Я шёл за ним. К моему удивлению, брат миновал этот двор и через арку в доме вышел во двор соседний. Мы миновали детскую площадку и оставили позади ещё одну десятиэтажку.
– Долго ещё? – не выдержал я.
Вовка не ответил, но я понял, куда он направляется. Торцом к нам стол ещё один панельный дом. Брат поднялся на крыльцо крайнего подъезда, набрал комбинацию на кодовом замке.
– Код я тебе позже скажу, – бросил он и открыл дверь, впуская меня.
Мы поднялись на десятый этаж. На площадке единственная дверь не имела номера, и вела она в Вовкину квартиру. Я с некоторым трепетом переступил порог. Мне вдруг вспомнилась наша квартира, в которой мы жили с родителями: светлый линолеум, обои с геометрическими узорами, нашу с Максиком комнату в сине‑белых тонах.
Квартира Вовки была типичным примером холостяцкой берлоги. Минимум мебели, а имеющаяся – не самая новая, скорее всего, купленная с рук по объявлению. Комнат было две. Одна располагалась прямо напротив входной двери, а другая – правее по коридору. С левой стороны коридор заканчивался дверями в ванную и туалет и проходом в кухню.