Город
– Кривошеев, к стене повернитесь, штаны спустите…
Дочь, поджав губы, исподлобья смотрела на дорогу. Запах бензина в такси удушал. Николай покрутил ручку, чтобы пустить немного свежего воздуха. За окном мелькали остановки, заборы и тусклые вывески. Машина подпрыгнула на кочке, он крякнул и покрепче стянул ручку сверху. Дочка посмотрела на него, но ничего не сказала, только попросила таксиста свернуть на кольце после пешеходного перехода и подняться вверх по улице. Глухой двор встретил их черными нависающими ветвями деревьев, подсвечиваемыми окнами кухонь и спален. Дочь, придерживая его под руку помогла подняться по лестнице.
В квартире было тепло, даже уютно, пахло домом. Он лёг на кровать и посмотрел на циферблат стилизованный под огромные наручные часы, висящие на стене. Уже к девяти близилось. Дочь ушла на кухню. Щелкнула спичка, потянуло табаком – на кухне закурили. Внук запаздывал, на выходные обычно оставался у отца, заигрался в приставку, видимо. Все вокруг напоминало ему о молодости: старый фотоаппарат в чехле, уже порядком пропыленный флажок ГТО, коллекция книг ЖЗЛ. Также на полке были незнакомые ему иконы и какие‑то брошюры. Николай потянулся за пакетом, который взял с собой из больницы, и достал тетрадь. Она не давала покоя, вся написанная в ней галиматья сквозила дешевой подделкой, но он все не мог выбросить из головы мысль, которую никак не мог уловить, что, кажется, догадывался, кто это написал.
Он привстал с кровати, отдышался и прошаркал к окну. За спиной щелкали часы, а на улице, без устали, лаяли собаки. Вдалеке, через долину огней частного сектора, за ровным созвездием фонарей проспекта, красными рубинами блестели габаритные лампы вокзальной башни. Где‑то за ними, у реки, был его двор, скрытый отсюда комплексом 23‑го микрорайона. Николай понимал, что совершенно не хочет возвращаться обратно, но и оставаться здесь было еще горче.
КВАРТА МНЕМОЛИНИЯ, ЧАСТЬ I
Проводник, с грохотом, откинул люк, перекрывающий лестницу вагона и одним бессмысленным движением протер тряпкой поручень вагона. Пассажиры позади безучастно ждали, вглядываясь в лица на перроне. Наконец, проводник спрыгнул на асфальт и тут же отвернул лицо в сторону, чтобы избежать участи в перекладывании чемоданов пассажирам.
Станция была небольшой, но деловитой, крепкие загорелые старушки с мешками под мышкой сновали меж небольших собраний студентов, закончивших практику на биостанции, и растерянных, раскрасневшихся, от ожогов на солнце, отдыхающих, которых волей маршрута забросило в это, совсем не туристическое место. В стороне курили молчаливые нахмуренные мужчины, собравшиеся батрачить в столицу, лица их были кислыми и сосредоточенными, деньги еще предстояло заработать. Над городом сгущались тучи, становилось душно, самые внимательные предварительно занимали места в зале ожидания.
Лев с ностальгией осмотрел знакомый с детства перрон и уверенным шагом пошёл в проулок между кассами и зданием дистанции пути.
– Уважаемый! Вы это куда? – послышался сзади гнусный канцелярский голос.
– Как куда? – удивился Лев, – домой иду.
– Здесь прохода нет, разворачивайтесь.
– Всегда был, мне на Житомирскую.
– Говорят вам прохода нет, разворачивайтесь.
Задетый, с пунцовыми щеками, Лев, сдерживаясь, чтобы не нагрубить лицу при исполнении, пошёл на привокзальную площадь, вместе с общим потоком. Монотонный голос перечисляющий номера маршрутов, перроны и время отправления захлебывался в общем гуле так, что никакую полезную информацию из него уже было невозможно получить.
– Лёва!! Приехал! Дай поцелую! А что с паровозом? Опоздал?
– Тётя Сима, здравствуйте. Ой, не через порог… почему опоздал?
– Так ведь в девять должен был… Проходи, проходи. Руки мой, вон рукомойник.
– Да я помню… А я же 32‑м ехал, он к двенадцати и пришел.
– Садись к столу, я тебя так ждала, Лёва!
Лев подергал рычаг, взял серый обмылок и сполоснул руки. Придвинул чемодан ближе к столу и втиснулся в скамью. Тётя Сима тем временем выкладывала тарелку с нарезкой свежих овощей, солонку, роскошную, не под обстановку, супницу с половником, тарелку вареной картошки с курицей и большую банку компота с абрикосами.
– Ну с приездом мой дорогой, кушай давай, кушай. Ну как там дела?
– Ох, спасибо, теть Сим, да все хорошо у нас. Гальке кандидата дали, там же на кафедре работает, Лёшку зашили, уже месяц как не пьет, Санёк в рейс ушёл. Молодец стал, помогает, магнитофон привез нам японский.
– Вот и замечательно. Помидоры бери, местные это, у вас таких нет… Я всегда говорила. Нужно держаться вместе, семья это главное.
– Теть Сим, а чего это проход сюда с ПЧ закрыли? Пытался пройти, так не пустили.
– Да господь с тобой, никогда там не ходили. Как ТЧЭ перевели, так еще решетку приварили, чтобы в приёмную ПЧ можно было. Там у них, с другой стороны. С туалетов…
– Давно, значит, не был. Прошлый раз ходил.
– Путаешь, Лёва. Может ещё когда с Колей вы бегали, пролазили. Ох вы с ним здесь устраивали шороху, вся округа знала.
– А Сашка как? На смене сегодня?
– Да, на комбинате. Ты бы к Михаилу зашел. Он ведь тоже ждет.
– Зайду, теть Сим.
За окном начал моросить дождь. Пахло свежей травой и размякшей пылью. Река напротив сбросила зеленоватый окрас на свинцовый. Громада хладокомбината, на другом берегу, потемнела. Лев осмотрел комнату, казалось все осталось таким же, как и много десятков лет назад. Все та же пирамида из подушек на кровати, фотокарточки тети Симы и ряды книг, старательно оберегаемых от пыли стеклянной дверцей, которую при жизни своими руками сделал дядя Исахар. Он присел на кровать и уставился в окно. С шелестом, весь в седом дыму, проехал хлебовоз. Дождь тем временем кромсал облупившуюся белую краску подоконника.
