Грешная

Саша, конечно, был в бешенстве, и я даже не могла винить его в этом. Да, его грубые оскорбления в мой адрес обжигали душу, но я была настолько обескуражена открывшейся истиной, что не могла вымолвить ни слова в свою защиту. Я просто сидела и смиренно выслушивала весь поток его ругательств. А потом он ушел, оставив меня одну в шикарном гостиничном номере для новобрачных.

Я готовилась к тому, что на следующий же день Александр предъявит желание развестись из‑за моего «коварного обмана». Но, на удивление, о разводе он даже не заикнулся. Саша просто игнорировал меня, будто наказывая своим молчанием. И, конечно, он не предпринимал попыток прикоснуться ко мне ночами, когда мы лежали в нашей супружеской кровати в квартире, которую нам так щедро подарили на свадьбу его состоятельные родители… Такое отношение мужа ко мне заставляло меня чувствовать себя грязной и порченной. И почему‑то винила я в этом только себя саму.

Но мне было важно разобраться в природе случившегося. Не на шутку испугавшись, что это может свидетельствовать о какой‑то болезни, я поспешила к врачу. Мне попалась очень знающая докторесса, которая и разъяснила все. Как оказалось, в медицине это носит название «аплазия гимена» (или проще – девственной плевы), что означает ее отсутствие как органа. Это не является патологией, но и нормой не считается. Просто такая анатомическая особенность, которая, кстати, нередко встречается у женщин.

Приободрившись тем, что, наконец, у меня было вполне научное объяснение тому «конфузу», я не могла дождаться того, чтобы поделиться этой новостью с мужем. Но когда я ему все рассказала, оперируя медицинской терминологией для пущей убедительности, Саша только хладнокровно посмотрел на меня, давая понять, что ни слову моему не поверил и что ему откровенно скучно выслушивать мои оправдания. Я была раздавлена такой реакцией.

«Ладно, Стелла, – сказал он, – Это все не имеет значения больше. Ты моя жена, и сей факт неизменен. Так что давай перевернем страницу и начнем писать нашу историю с чистого листа».

Честно, я не знала, как реагировать. С одной стороны, мне следовало бы обидеться на его неверие, но с другой, я была так счастлива, что он вообще снова разговаривает со мной и даже готов дать нам еще один шанс… Проглотив свою гордыню, я бросилась к нему на шею. Саша заулыбался и принял меня в свои объятья.

В ту ночь мы впервые занимались полноценным сексом.

 

ГЛАВА 2

 

Июньское солнце печет, но легкий южный ветерок освежает раскаленный воздух и заигрывает с моими распущенными волосами, так что мне постоянно приходится заправлять выбивающиеся прядки за уши.

Улыбка пересекает мое лицо, пока я наблюдаю, как Лея с громким счастливым визгом кружится на карусели. Мы с моей подругой Кирой сидим на скамейке в парке, в котором обычно встречаемся. Это удобно: пока дочь резвится с подружками на площадке, я могу по‑женски посекретничать с Кирой. Хотя парк в это время заполнен людьми – мамочки с детьми на прогулке, праздно шатающиеся влюбленные пары и просто случайные прохожие – я могу быть уверена, что наши разговоры никто не подслушает.

– Может, тебе стоит завести с кем‑нибудь интрижку? – непринужденно предлагает моя подруга и отхлебывает кофе из своего бумажного стаканчика. Ее большие солнцезащитные очки закрывают почти пол‑лица, скрывая от мира потрясающие светло‑зеленые миндалевидные глаза. Буквально на днях Кира решилась на довольно радикальную смену образа – сделала стрижку «пикси» и покрасила волосы в «серебристый блонд». Мне немного непривычно видеть ее в новом стиле, ибо подруга всегда была приверженкой длинных романтичных локонов, но не могу не признать: в своем новом воплощении она выглядит очень изысканно и гламурно.

– Ты серьезно? – приподнимаю бровь, недоверчиво взглянув на подругу.

Кира допивает кофе и, прицелившись, метко забрасывает опустевший стакан в урну.

– Абсолютно серьезно. Почему твоему мужу можно «погуливать», а тебе нет? Что еще за двойные стандарты?

– Да ну, бред какой‑то… – невесело усмехаюсь, – Не представляю, что смогу лечь в постель с каким‑то другим мужчиной. Как бы меня ни обижало пренебрежение мужа мной, я все же не хочу уподобляться ему.

Кира фыркает и, закинув одну стройную ногу на другую, обращает свой внимательный взгляд на меня.

– Твой муж, Стелла, отъявленный «ходок», который ни в грош тебя не ставит, – подруга сострадательно улыбается мне, – Просто не понимаю, почему ты до сих пор это терпишь…

Я нахмуриваюсь, и моментально в моем животе затягивается тугой узел, а в горле нарастает комок.

– Ты знаешь, почему… – практически шепчу я и с тоской смотрю на свою дочь, которая играет в догонялки со своей подружкой, – В случае развода Саша получит право полной опеки над принцессой Леей. И, объективно говоря, у суда будут все основания на это, потому что я не представляю собой мать, которая в состоянии обеспечить своему ребенку достойный уровень жизни.

– Да чушь это все! – морщится Кира, – В девяноста девяти процентах случаев в нашей стране ребенок остается с матерью.

– У Саши есть связи во всех структурах, – говорю с обреченностью в голосе, – Он найдет способ добиться желаемого, если захочет. А сейчас ему особенно важно сохранить семью и поддержать положительный имидж, потому что он собирается баллотироваться в депутаты.

– И чего ему в кресле мэра не сидится? – одна бровь подруги взмывает вверх.

– Я думаю, все дело в пресловутой депутатской неприкосновенности.

Подруга медленно кивает, печально глядя на меня, и кладет свою руку на мое плечо в знак поддержки.

– Стелла, это дерьмо, конечно… Но так жить тоже нельзя. На сколько еще хватит твоего терпения?

– Не знаю… – я опускаю глаза на свои колени.

Кира ободряюще подпихивает меня своим плечом и склоняется к моему уху, чтобы сказать:

– Ну тогда тебе просто необходимо завести любовника.

Только я собираюсь ответить Кире, что все‑таки вряд ли решусь на адюльтер, как замечаю сцену, которая заставляет меня оставить все разговоры с подругой, молниеносно подорваться со скамьи и рвануть в направлении детской площадки. Кира что‑то кричит мне вдогонку, недоумевая и обеспокоившись, но я уже не разбираю ее слов. В моей груди поднимается волна паники и негодования. Кровь стучит в ушах. А кроме того, активизируются все защитные инстинкты.

Я лечу к своей дочери, не отрывая яростного взгляда от мужчины, которому хватило наглости подойти к Лее, что‑то сказать ей, заставив захихикать, и начать ее… фотографировать.

– Немедленно отойдите от моего ребенка! – загнанно дыша, рычу я на него, как только оказываюсь рядом с дочкой. Я завожу ее за свою спину и встаю живым щитом между ней и этим мудаком.

Мои глаза могут прожечь дыру в его черепе – настолько я зла. Он, в свою очередь, опускает свой фотоаппарат, и тот повисает на шее. Его рот открывается, потом закрывается, затем снова открывается – словно у рыбы, выброшенной на берег. Глаза мужчины расширены – очевидно, он шокирован моей реакцией, но мне все равно.

– Я… я просто… – бормочет он растерянно, но я успеваю заметить, как густо звучит его голос.

– Кто дал вам разрешение снимать моего ребенка?! – наседаю, – Вы не имеете права!