Хамелеон

Полковник, стоя позади Ольги, собрался с духом и на одном дыхании выдал, положа обе ладони на плечи – Гражданка Флоренталь задержана пока на сорок восемь часов, проводите её в отдельную приличную камеру. Олег, завтра утром я приеду и поведу дело сам. В моё отсутствие не дай Бог вам кому‑нибудь отдать её на допрос, особенно Нуриеву, ясно?! – дежурный кивнул – Это приказ! Чтобы с ней обращались должным, предписанным уставом образом – это во‑первых, а во‑вторых пусть позвонит домой или адвокату, ясно?

– Да, как скажите, Герман Петрович.

– А в‑третьих, закажите еды из приличного кафе с доставкой сюда, деньги вот! – мужчина выложил на стол пятитысячную купюру – Пока это всё, а вам спокойной ночи, Ольга, если так можно назвать последние несколько часов.

– До завтра, Герман Петрович, и спасибо.

– Увы, пока не за что, до свидания, Ольга!

Он торопливо вышел, боясь не сдержаться. Спускаясь по крутым ступеням административного здания, Герман на ходу набрал номер Нуриева. Альберт Айдарович как раз перешагивал порог дома на заимке.

– Стоп! – он резко остановился и сделал знак рукой, Имагин, Миха и Авель замерли, обращаясь к Михе, Альберт указал глазами вверх – Сам звонит!

– И‑и?

– Взять или нет?

– Возьми, скажи на оперативном мероприятии, за городом – выпалил Миха – Утро вечера мудренее.

– Да? – Нуриев притормознул и облокотился на дверной косяк – Я слушаю!

– Меня интересует твоё нынешнее местонахождение! – без каких либо приветствий задал сурово вопрос полковник – Ну‑у, Альберт, ты где?

– В Люберцах, пасём чела одного, вопрос не одного грамма.

– Утром чтоб был у меня, как штык! – отдал приказ Герман и отключился.

Спустившись вниз, мужчина ещё раз заглянул в дежурку и предупредил Олега – Смотри, снесу голову!

По мрачному виду и взгляду, чернее тучи, дежурный определил, что дела у Нуриева Альберта Айдаровича предстоят невесёлые, и даже более того – весьма неблагоприятные. Ходящие ходуном желваки у Германа Петровича говорили только об одном – предстоит сложный спектакль с непредсказуемым финалом.

Полковник же, сев в «фольцваген», повернул ключ в замке зажигания и выехал на шоссе. Ночную Москву Герман любил, наслаждаясь, как и самим прекрасным видом города, так и практически безлюдным дорожным полотном. Тишина, сосредоточенность и тяжелая всепоглощающая усталость еле дали мужчине доехать до Химок – до подъёма на работу оставалось всего каких‑то несколько несчастных часов, а завтра…

– А завтра, вернее, уже сегодня утром, ты подпишешь нужные бумаги, и свободен! – Альберт внимательно прочитал лист с кадастровым номером на кофейню – Так, договор купли‑продажи, техпаспорт, передел жилого в нежилое, разрешение на перепланировку и ПТЭСка на «мерс», договор от Транстехсервис, страховка – Ну‑у, вроде всё, Нарретдин, в восемь заедем к нотариусу и дело в шляпе. Молодец, что хочу сказать – не сдрейфил, на попятную не пошел, любишь свободу?!

– У меня не было выбора! – сдавленно произнес Авель, напряжённо наблюдая, как папка с документами на автомобиль и кофейню исчезают в рабочем кейсе Нуриева.

– Выбор есть всегда, дружище! – по‑отечески похлопал его по плечу Альберт – И ты это знаешь, а переночуем пожалуй у тебя, да и к нотариату ближе! – Авель промолчал, спорить с оборотнем в погонах было бесполезно – Ну что, ребятки, заночуем здесь. Более подходящего места я не вижу! – Альберт Айдарович скинул с плеч помятый пиджак и поправил кобуру.

Миха и Имагин с шефом согласились, поскидывав обувь и завалившись на диван. Авель осторожно попросился в душ. Нуриев снисходительно удовлетворил его просьбу. Часы в холле показывали три…

Она проснулась резко, громко всхлипнув, будто кто‑то сердито толкнул её в бок. В спальной комнате, на мансарде, было темно и тихо.

– Стало быть ночь ещё? – подумала Мария, шаря взглядом по смятой постели – Где же аспид этот, дрыхнет или внизу шастает?

Иван Станиславович подал голос едва слышным сонным посапыванием, откатившись на край постели и распластав руки в стороны. Мария осторожно встала с кровати и прислушалась – мерное ровное дыхание старика говорило об одном – Иваныч спал после жёсткой оргии, как младенец.

Захотелось ужасно в баню, смыть с себя всю грязь и похоть лапавших её рук, хотелось выдавить в рот целый тюбик зубной пасты и чистить, чистить зубы до бесконечности. И она пошла, едва слышно ступая босыми ступнями по прохладному деревянному полу. Спустившись на первый этаж, девушка печально оглянулась вокруг – вот кресло, где сидел этот, холёный злодей в штатском, с замашками матёрого бандюгана. Вот столик, где хаотично расставлены чашки с недопитым кофе и початая бутылка коньяка, переполненная доверху пепельница, нарезанный лимон и тарелка с сухой сырокопченой нарезкой. Тишина, зловещий мрак и пустота.

– Боже, когда это кончится? – Мария присела на краешек этого самого кресла и закрыла лицо руками. Рыдания рвались наружу, чувство омерзения и бессилия готово было задушить, растоптать и выплюнуть, словно самый настоящий плевок презрения. Откинувшись на спинку головой, молодая проститутка тяжело вздохнула и попыталась отогнать от себя навязчивую визуализацию недавнего прошлого… ан, нет, яркий образ безнаказанного молодого приемника Иваныча неотступно маячил перед глазами: наглая ухмылка Альберта, красивого, чёрт побери, но такого пошлого и гнилого, что образ его, почти голливудский, с жемчужной идеальной улыбкой, просто блёк на фоне его отвратительного показного поведения. И шавки его, Миха, и второй, Имагин, ошалело собиравшие объедки с барского, наспех собранного стола. Ноги не шли, по телу разлилась невероятная тяжесть и какая‑то больная истома. Глаза начали слипаться, веки отяжелели, кисти рук расслаблено опустились на прохладные кожаные подлокотники…

Вдруг неожиданно Мария вздрогнула. От чего? От кого? Но вздрогнула так, что сердце бешено заколотилось, затрещало, сжавшись в один единый комок, сотканный из нервов и терпения. Пальцы нащупали на сиденье что‑то твёрдое, гладкое. Камера – это была навороченная ручная видеокамера «Кэнон», которую впопыхах забыли ивановские «шестёрки».

Как‑то некстати затряслись руки и губы, но липкой ладонью Мария всё же дотронулась до бесценного многообещающего подарка. Нажав на воспроизведение кадра, девушка с ужасом увидела, что какой‑то парень, не русский, полностью раздетый и явно избитый до полусмерти, быстро, сбивчиво рассказывает про какую‑то Ольгу…

Мария перемотала съемку на самое начало, ибо теперь уже, даже под страхом смерти, она не могла и не имела права остановиться.

– Боже! – волосы на висках моментально вспотели – Это же происходило здесь!

Изображение прыгает и мешает зрению, что это, некачественная съемка? Нет, нет, это бешено, нереально дрожат руки, не в силах удержать ужас происходящего. Его: – Нет! – звучит как колокольный пожарный набат: – Н‑н‑еет!

Альберт ухмыляется зловеще, жутко – Да! – цифры, цифры, лихорадочно отщёлкивают время в углу цветного прямоугольного экрана.