Хамелеон

– Боже?! – Мария слышит дрожь своих зубов – Боже, господи, неужели это было, было всего несколько часов назад, здесь?

Королёва понимает, что было, и что это каким‑то необъяснимым образом забыто здесь, и явно не предназначено для её просмотра, но, любопытство перебарывает здравый смысл, и она продолжает просмотр дальше.

И вот крик его, или зов о помощи, или капитуляция: – Ольга, я…

А после двадцатиминутный полный рассказ о ней, видимо его девушке, и ещё о каких‑то людях, которые замешаны в купле‑продаже наркотиков.

Съёмка закончилась, оставив в душе такой сумбур мыслей и чувств, что Мария со страху даже откинула от себя видеокамеру.

– Так, так, господин Нарретдин, а вот с этого момента поподробней пожалуйста…

Слова мучителя – это панацея, его действия – миазмы, девушку бьёт дрожь. От увиденного у проститутки зашевелились на затылке волосы. Показания, выданные в такой горячей порно‑приправе, заставляют Марию подумать и о себе. Теперь она невольный свидетель их преступлений, в её руках наисерьёзнейший компромат, с помощью которого можно совершить многое. Как поступить, что предпринять?

За и против имеют против друг‑друга серьёзный противовес, слишком многое поставлено на карту, вся жизнь, вся её судьба.

– Взять и одним взмахом положить конец беспределу? – мысли путаются, наваливаются на воспаленный, возбужденный мозг снежным комом – Или оставить всё на кругах своя, сделав вид, что ничего не произошло? Она не сможет с этим жить, ибо увиденное не даст ей покоя уже до конца жизни! Дать ход кассете, выложить компромат в интернет, пойти в полицию?

По инерции, повинуясь внутреннему убеждению, зову души, Мария вытащила из камеры дорогую флэш‑карту и опустила её в карман футболки. Быстрым шагом, почти бегом кинулась в душевую. Включив лейку, девушка почти до упора повернула горячий кран. Тело казалось ледяным, ступни вовсе окоченели и по началу не чувствовали кипятка, но после ей всё же пришлось разбавить тугой напор холодной водой. Теперь, только теперь уже, рыдания прорвались наружу и сотрясли хрупкое молодое тело. Мария заплакала навзрыд и машинально начала тереть остервенело кожу. Вопрос, что делать дальше, не выходил из головы. Дела, что творились на заимке, попахивали для одних – сроком, реальным, не в один год, а для других, то есть для неё – смертью. И она это прекрасно понимала…

В шесть тридцать утра на мобильнике Ивана Станиславовича раздался звонок. Нехотя проснувшись, старик бегло отметил про себя взглядом, что в мягкой шелковой постельке он один. А где же краля, что так лестно и слащаво умаслила его тело в эту ночь, где Мария?

– Да? – Иваныч сонно ответил на звонок Нуриева – Говори!

– Старый, это я.

– Я понял, что‑то случилось?

– Нет, я звоню по поводу камеры. Я, кажется, оставил её у тебя. Прибери её, ладно?

– Не вопрос, приберу, как успехи?

– В аккурате, клиент готов, бумаги у меня.

– Я в тебе не сомневался, сынок, молодец!

– Иваныч, ты один?

Иван Станиславович озабоченно почесал вздыбившийся пах, делиться утренним наслаждением ни с кем не хотелось – Да один, почти сплю.

– А где эта твоя, малолетняя путана?

– Что, понравилась? – с ниткой ревности в голосе поинтересовался пенсионер – Ну‑у, понравилась?

– Ничего бабенка, порезвиться можно.

– Отпустил я её, ночью еще, после вашего знакомства.

– А‑а, ну ладно! – ухмыльнулся в трубку Альберт – А спросил я так, нервы тебе пощекотать хотел.

– Я тебе пощекочу, когда вернёшься и не только нервы! – сердито подытожил Иваныч – Всё, давай, хоть час, другой дай соснуть на пенсии, а?

– Ну сосни, сосни! – рассмеялся громко Нуриев – До встречи.

Иван Станиславович поспешно отключился, матеря приемника на чём свет стоит.

– Э‑эх, где шельма эта, твою мать! – выругался он, и засунув ноги в шлёпанцы, пошёл торопливо вниз. Он знал, что Мария может быть только в двух местах – либо на кухне, либо в бане.

Войдя в полутёмный холл, старик оглянулся и тихо позвал – Мариш?

Тишина, Иваныч зажег свет. Бегло пробежавшись по знакомой родной обстановке, полковник цепко выловил взглядом нужный ему предмет. «Кэнон» лежал на кресле, безмятежно дожидаясь своего хозяина. Иван Станиславович взял видеокамеру в руки и спокойно направился за Марией в баню. Открыв дверь в натопленный предбанник, он удовлетворенно отметил про себя, что футболка девушки висит на крючке.

– Ха?! – невольно усмехнулся он – Чистота – залог здоровья!

Скинув широкие портки, старик положил «Кэнон» на мини‑диванчик и вошёл неожиданно в парилку.

– А‑а‑а?! – Мария так громко закричала, что Иваныч невольно вздрогнул –

Что орёшь, дуреха, чай не беса увидела перед собой во плоти?

Королёва смотрела на Ивана Станиславовича, как на явление Христа народу.

Окинув обнаженное её тело плотоядным взглядом, старик поманил девушку пальцем – Ну‑ка, потри спинку!

Оцепенение прошло, страх притупился, осталась лишь надежда, и она утопила её в жаркой наигранной прелюдии разворачивающегося финала, пустив в ход всё своё умение.

Через сорок минут, перешагнув порог парилки, Иван Станиславович вытолкнул играючи проститутку в предбанник – Пошли уже, наигрались всласть!

Первое, что она увидела на диване, это была камера «Кэнон», и это было настоящее для Марии потрясение. Лицо её приобрело мгновенно пергаментный оттенок, губы затряслись. Она медленно повернулась к Ивану Станиславовичу. Старый прожжённый лис уловил мгновенную перемену в настроение партнёрши, его прищуренный хитрый взор метнулся на диван. Мария замерла, ровно каменное изваяние, Иваныч уверенно шагнул вперед.

– Дядь Вань? – Мария перекрыла ему дорогу – Я, мне пора, наверное, уже. Проводи меня!

Иван Станиславович твёрдо оттолкнул девушку в сторону – Ты думаешь я старый дурень? – голос его мгновенно приобрел жёсткие металлические нотки – Что, сунула уже нос туда?

– Я не понимаю, ты о чём? – голос Марии дрожал – Дядь Вань?

– Ты чего засуетилась, перепёлка, а? – зло, даже хищно, старик вцепился ей в руку – Чего трясёшься, словно перед плахой? Всё узрела, чего не надо?

Он сделал ещё шаг по направлению к дивану, брезгливо сбросив её влажную кисть руки.

– Господи?! – взмолилась безмолвно Мария – Отче наш, сущий на небесах, да святится имя твоё, да придёт царствие твоё, помоги! – ещё шаг, и вот он, наклонился и взял камеру в руки, её губы беспрестанно повторяли – Помоги, Боже, спаси!