Хамелеон

Назвать тоской то чувство, что испытывал сейчас Авель, можно было бы с натяжкой. Когда удавку ослабили, но не убрали, он еле отдышался и начал лихорадочно соображать. Трое вокруг зловеще молчали, нагло ухмыляясь, что впринципе, не предвещало ничего хорошего.

– Эй! – ткнул ему в затылок сидящий сзади – Ты давай не сдохни раньше времени, где остальной товар? Где, твою мать, обещанные девятнадцать килограмм?

Авеля стошнило, прямо на шикарный коврик премиум – класса, отчего цвет беж мгновенно окрасился в оттенок «детской неожиданности».

– Б…ь! – выматерился подполковник – Только на химчистке полной был и на тебе!

Он схватил Авеля за длинную чёлку и дёрнул к себе. Лицо его, мгновенье назад, безразличное и вполне даже удовлетворённое, исказила гримаса ярости – Ты чо удумал, барыга? Машину мне портить блевотиной своей, да? – таджик закрыл глаза и слушал угрозы молча – он понимал, что это только начало – Тебя спрашиваю, чурка, товар остальной где? Твои четыреста пятьдесят грамм или, хрен с ним, пятьсот двадцать – это капля в минзурке с литровой бутылки. Где двадцать килограмм, твою мать, а не твоя сраная щепотка, где?

– Ты имя матери моей всуе не упоминай! – открыл глаза Авель и дерзко взглянул в оскал врага – Не смей!

Альберт с размаху ударил Авеля в левое ухо. Тот дёрнулся, но промолчал, кровь брызнула фонтаном и обагрила не только жертву. Лацкан недешёвого пиджачка, цвета мокрой саржи, у господина Нуриева, приобрёл иной цвет, что собстенно, и сподвигло подполковника пойти иным путем. Безумие, яростное, напористое, граничавшее с истерией, вдруг стихло, как налетевший шквал ветра, а узурпатор более, чем спокойно обратился к тому, кто вешал товар.

– Миха, наручники на него, выводи из машины и сажай на заднее сиденье. Пришло видать время говнюку познакомиться с дядей Ваней! Всё, хорош с ним возиться, здесь не время и не место трясти мудака. Делай, что говорю!

Михаил дважды себя уговаривать не заставил. Проворно отцепив с поясного ремня железные браслеты, молодой опер защёлкнул их на запястьях Авеля, вышел из автомобиля, и, цепко держа задержанного за локоть, втолкнул его на заднее сиденье. Снующие туда – сюда прохожие даже и не заметили всего того вопиющего безобразия, что только что произошло перед витринами торгового молла.

Развалившись рядом с Авелем, Миха накинул таджику на голову чёрный полиэтиленовый пакет, Альберт повернул ключ в замке зажигания. «Ауди» плавно выкатилось с парковки и помчалось в сторону МКАДА.

Заложник собственного деяния, тяжело дыша сквозь воздухонепроницаемый колпак, думал пока только об одном, что будет с его Ольгой?

Зашелестел гравий под колесами кроссовера, мерно покачивая автомобиль, минуты, мучительные, длинные, превратились в вековые часы ожидания.

Альберт молчал, цепко держа руль, думал: – До какой же изощерённости придётся дойти, выбивая показания из таджика? Или прикладывать усилий вовсе не придётся и чурка вывалит всё, как только начнется допрос с пристрастием?

На пятидесятикиллометровой отметке, от развилки МКАДА, он свернул влево, на грунтовую дорогу. Жиденький пролесок уходил вглубь заброшенного поля, за которым начинался сосновый бор. Здесь, на маленькой заимке, стояла ничем не приметная, но ладненькая на вид избёнка, огороженная хлипким, похожим на плетень, забором. Ни дать ни взять – лесная сторожка со старым дедом Пахомом, а вот и он сам, старый гэбэшник дядя Ваня, на заслуженной ладной пенсии, вышел к воротам и хитро улыбается приемнику своему, душегубу Берту, который с лихвой обучился и приёмам его нелегальным и тактике ведения допроса без протокола, и многому‑многому другому, из чего шустро и ладненько пеклись такие уголовные дела, что треск стоял, мама не горюй!

Нуриев вышел из машины и по‑отечески поприветствовал старого учителя – Здорово, Иваныч, здоровьеце – то как?

Пенсионер усмехнулся уголком рта – Твоими молитвами, сынок, и поправляю здоровье. Заскучаю в городе, засобираюсь сюда – глядь и ты, как зверь, на ловца бежишь, да не один еще, а с подарком, не так ли?

Альберт цокнул языком – Ничего не скроешь от тебя, старый, вон, привёз барыгу одного, не колется, где товар остальной. Припёр полкило мне и тю‑тю, молчит, как рыба.

– Ну‑у?! – прикурил красный «мальборо» Иван Станиславович – Это всё херня, не дрейфь! Чего ты нос повесил? Мы ему сейчас быстренько поможем разговориться, где да как, да за какие коврижки. Давай, выгружай его, да в баньку, там и побеседуем по людски!

– Ты топил что ли?

– А то, ровно чуял, что ты подтянешься. Давай, давай, не тяни резину, тащи засранца в преисподнюю!

Авеля грубо выволокли из машины и втолкнули в жарко натопленный предбанник, парень споткнулся об высокий порог и рухнул на колени.

Дед ухмыльнулся – Э‑эх, правильную позу принимаешь, малой, э‑эх, правильную, а молчать будешь, как партизан, и вовсе с коленей не поднимешься, поверь мне!

Авель верил, всё же пытаясь подняться, но носок кирзового дедовского сапога с неимоверной силой обрушился на кобчик, хрип сотряс стены.

– Лежать, кому сказано! – это было последнее, что он услышал, теряя сознание, и вновь подумал о ней.

А она вздрогнула в очередной раз: – Боже, нужно позвонить, позвонить ему!

Судорожно схватив телефон, Ольга набрала номер Авеля. Абонент «любимый» молчал, вибрируя на его дисплее надписью «конфетка».

Альберт поднял с пола выпавший из кармана жертвы телефон – Конфетка, это кто, амиго? – силовик пнул парня по ногам – Не та ли девка с твоей кофейни, продавщица, а?

Таджик молчал, стиснув от боли зубы и слепо сплёвывая кровавую слюну на мокрые доски.

Нагнувшись к уху несчастного, подполковник прошипел не хуже змеи – Если сейчас ты не возьмёшь трубку и не скажешь, что у тебя всё нормально, то я конфетку твою жевать буду, до блевотины, вместе со всеми своими архаровцами, понял?

– Не смей, она не при деле! – впервые за всё время издёвок подал голос Авель – Она всего лишь мой продавец!

– Да ну?! – хмыкнул Нуриев – Которого трахаешь и покрываешь, твою мать, вместе со всей твоей богодельней? Десять секунд тебе на размышление, а потом не обессудь!

Десяти секунд не потребовалось, Авель потянулся к сотовому и тяжело сглотнул.

У Ольги дрожали руки, в висках стучало, а напряжение настолько зашкаливало, что казалось был слышен даже собственный бешенный ритм сердца: тук‑тук, тук‑тук, и холод, липкой вереницей мурашек пробравшийся за спину.

– Авель, Авель, это ты? – закричала Ольга – Что случилось, не молчи!

– Да, конфетка, это я! – собрав cилы, выдохнул он – Всё нормально, не волнуйся, я скоро буду!

От его металлического неестественного голоса, в котором было столько боли и страдания, Ольгу затрясло еще больше – Ты где, что у тебя с голосом?

Альберт хищно сощурился и провел ребром ладони по горлу, комментарии к жесту были излишни, Авель понял все без слов.

– Я сломался, мне пока некогда разговаривать, пока! – послушно изрёк задержанный и отключился.