Хамелеон

Такое Орлов слышал уже не раз и не два, упорное нежелание идти на контакт по каким‑то своим своеобразным причинам: будь то амбиции, нелюбовь к синему мундиру и тому подобное, но, рано или поздно, задержанным приходилось ломать в себе многое, в том числе и неуёмное чувство гордыни и пафоса.

– Ладно! – усмехнулся Герман – Пойдём другим путём, перебравшись, так сказать, к самой сути дела. Ты мне скажи, мил человек, это ты тот самый радикальный мужчина, восточный менталитет которого ну никак не позволяет, чтобы его женщина, жена, садилась к чужим мужчинам в автомобиль и приезжала домой не в лучшем виде, в данном случае грязная и в разорванной одежде, поздно ночью, ты?!

Авель вздрогнул, совершенно не понимая сути – О чём вы, я не понимаю?

– Да ну? – терпение Германа иссякло – Гражданка Флоренталь, Ольга Александровна, твоя сожительница?

Нарретдин молчал, пытаясь понять о чём толкует ему незнакомый мужчина: – Какая разодранная одежда, какая грязь и при чём здесь его менталитет?

Орлов нагнулся через стол – Ещё раз спрашиваю, ты сожительствовал с Ольгой Флоренталь?

– Я! – вскинул голову Авель – И не сожительствовал, а проживал в браке с наивысшего, на то, позволения Аллаха!

Орлов не выдержал, последняя капля его великодушного терпения перелилась через край, Герман сорвался на крик – А скажи‑ка мне, говнюк ты этакий, это с наивысшего тоже, соизволения Аллаха, ты сдал моим операм свою Ольгу, а? Ты мне что втираешь здесь, барыга хренов, дрянь какую‑то? Я что, по‑твоему, совсем законченный идиот?

Глаза его, нежно‑фисташкового цвета, мгновенно приобрели тёмный оттенок малахита, зрачков практически не было видно, синяя растопленная смола ярости заволокла пеленой взгляд. Авель невольно отпрянул, такой вспышки эммоций он от полковника не ожидал.

– Что? – Герман Петрович даже сейчас не нашёл сил взять себя в руки – Молчишь, может я не прав?

Нарретдин бессильно опустил голову, Орлов нервно передёрнул плечами и сел в кресло, закурил, пристально наблюдая за поверженным таджиком.

Перелистнув несколько страниц дела, Герман металлическим тоном начал допрос – Где ты был вчера вечером, приблизительно с двадцати двух часов до часу ночи?

– Ездил по делам.

– Гражданка Флоренталь была с тобой?

– Нет!

– Лжёшь, сукин сын! – тяжёлая ладонь полковника гулко хлопнула по дубовой столешнице – Опять лжёшь, во сколько вы расстались и где?

Авель недоумевающе посмотрел на Орлова – Вчера, без десяти семь утра, я позвонил ей и поросил выйти в сквер у нашего дома, но с ней я не встречался, товар Ольга принесла с собой.

Брови Германа Петровича сошлись на переносице, в ход пошла вторая, наспех прикуренная сигарета – А‑а, понятно! Товар она несла тебе, а вместо себя ты на встречу отправил моих оперов, да?

Мозг Авеля кипел, что‑то шло вразрез с реальностью: было два фронта, Орлова и Нуриева, и похоже, что действовали они чисто по личной инициативе, на свой страх и риск. Или Орлов не знал о происках своего зама? Кому верить? Чему верить? Он не знал и поэтому молчал, а молчание Нарретдина Герман Петрович расценил по‑своему.

– Что молчишь? – буря эммоций в полковнике улеглась, тон его приобрёл прежний оттенок спокойствия и выдержки, Герман откинулся на спинку кресла – Ну‑у, я жду?!

– Да, я её сдал! – Авель выдавил это из себя с трудом – Я не хотел!

Орлов жёстко перебил задержанного – Но так получилось, да, как всегда?

Тяжёлое молчание повисло в кабинете, у обоих мужчин была масса вопросов, но каждый знал, правдивого исчерпывающего ответа не получит никто, никогда. Захлопнув дело, Герман встал и обойдя стол, приблизился к Нарретдину.

Жёстко опустив на плечо задержанного ладонь, он, словно приговор, произнёс – Есть библейская притча про двух братьев, Авеля и Каина, слыхал? – тишина, тяжёлая, могильная, резала слух – Слыхал! – ответил за Авеля Герман – Так вот, один из братьев предал другого, и мало того, убил. После того, что ты сделал, тебе просто негоже носить такое священное имя. Знай, ты самое настоящее исчадие ада, ты хуже Каина в сто раз!

Нарретдин резко повернул к Герману голову. Лицо его, носящее некий отпечаток неутолимой грусти и боли, покрылось частыми пунцовыми пятнами, губы сжались в одну единую узкую полоску, глаза потемнели – Да, я знаю, я виноват! – нет, нет, дерзости в его словах не было, лишь печаль – Я виноват перед ней, но сделал я это не по собственной инициативе, меня заставили, меня пытали и не дай бог вам испытать то, что я ощутил на своей шкуре!

Орлов рывком выдернул таджика со стула, взгляды их встретились: противостояние зашкаливало, напряжение росло, желваки ходили ходуном, а сжатые в кулак фаланги пальцев побелели от натуги – Ты не мужчина! – заключил Герман Петрович – Ты просто трус, и поверь, я приложу все усилия, чтобы ты получил по максимуму и с этого крючка у Нуриева не сорвался!

– Охотно верю! – без тени и сарказма пожал плечами Авель – Хоть в это верю!

Орлов вызвал по телефону конвоира, и когда тот, робко постучавшись, вошёл, бросил ему – Увести! Безо всяких поблажек, и предупреди Альберта, этот пассажир теперь его, полностью!

Нарретдин усмехнулся – Ага, ещё одну такую «поблажку» не вывезу, это точно! Вы хоть знаете, что творит ваш заместитель в ваше отстствие?

– Ты о чём это? – не понял Авеля Герман, но задержанный направился к двери – Стоять! – Орлов произнёс это так, словно перед ним вышагивала рота солдат, а не один единственный несчастный арестант, Авель остановился – Повтори! – тон полковника повысился на несколько децебелл – Ты о чём это?

Нарретдин, не произнеся ни слова, повернулся к начальнику и начал раздеваться. Вот полетел на ореховый ламинат помятый пиджак, следом шлёпнулась на пол выпачканная кровью рубашка, открыв взору полковника страшные следы побоев и пыток. У Орлова засосало под ложечкой, лёгкий неприятный холодок тронул нутро.

Когда Авель снял без тени смущения брюки, и размотал на ногах бинты, Герман не выдержал – Это что? – конвоир, что явился за задержанным, попятился назад – Герман Петрович, клянусь честью, мы его не трогали!

Раздался стук в дверь, все трое нервно обернулись. Дверь кабинета отворилась и вошёл Нуриев с бумагами – Х‑хе, э‑э?! – Альберт оценил обстановку сразу, но мгновенно материлизовался в нужный, подходящий под ситуацию образ – Это что, Герман Петрович, за странное дефиле под ню в вашем кабинете?

Авель не успел открыть рот, Нуриев угрожающе шагнул к нему, и прищурившись, ухмыльнулся – Увечья демонстрируешь? Могу рассказать начальнику кто, чем и за что подмолодили тебя, Нарретдин!

– Альберт, это что? – кивнул на таджика Герман, но Нуриев беспечно пожал плечами – А ты его сначала спроси, мне почём знать? Я могу только догадываться.

– Это, спрашиваю, что? – взгляд его, сосредоточенный, серьёзный, просканировал задержанного с головы до ног, требуя исчерпывающего ответа.

Нарретдин посмотрел внимательно на Альберта, тот улыбался, широко, открыто, обнажая ряд ровных белоснежных зубов. На лице его не дрогнул ни один мускул, безмолвие, рождённое безразличием, говорило само за себя.