Хамелеон
Альберт повернул голову к другу, под глазами силовика залегли серые глубокие мешки – А интересно мне? – лукавый огонёк в красивых зелёных глазах озорно блеснул – Куда дед всё нажитое непосильным трудом дел, ведь ты должен понимать, как и я, что, как ни прискорбно, но надо признать, за нашей спиной Ежов и шлюх держал, и оказывается зелёную дорожку наркотрафику открыл, и, естественно, не бесплатно. Кушанашвилли говорит деду по десять процентов отстёгивали!
– Детям оставил, кому ещё? – пожал плечами Миха – Он же, типа, правильный был?!
Берт громко ухмыльнулся – Для Иваныча преступление, как профессия была, а отношения его с детьми были не из лучших. Даже до сих пор цитаты его помню, типа: – «Одна дура с даунами нянькается, а второй и того хуже, в попы ударился, твою мать»!
Опер прыснул – Да уж, кто бы мог подумать, что у деда такие отпрыски уродятся: Светка – психокорректор у детей с этим синдромом, а Серёженька – святой отец Сергий? Нет, правда, пути господни неисповедимы!
– Жене конвертик приготовил?
Миха достал из кожанного дорогого портфеля пачку «зелёных», туго упакованных в банковскую обёртку – Здесь пятьсот!
Альберт Айдарович брезгливо сморщил нос – Отдай от нас, но только не при Германе!
– Обижаешь, шеф, я же не дурак! – возмутился Миха – Нашего тоже «кондрат» приобнимет, как сумму сфотографирует! Петровича разорвёт от одной только мысли.
Впереди показались ворота Ваганьковского, джип Альберта припарковался перед въездом. Машин было немеренно – оно и понятно, Ежов был личностью! Нуриева с Михаилом встретила на входе супруга экс‑начальника, Мария Ильинична: невысокого роста, приятная миловидная женщина, одетая в чёрное траурное одеяние. Её белые, как лунь, седые волосы резко оттеняли контраст тёмного и светлого, глаза вдовы были слегка припухшими и покрасневшими, как впрочем и должны были быть у добропорядочной супруги, потерявшей внезапно мужа.
Ежова протянула к Альберту руки – Родной мой, здравствуй, какое же горе, господи, и ты, мой мальчик, так потратился на похороны, спасибо тебе огромное, но мне так неудобно, зачем это, Берт, надо было поскромнее?!
Нуриев исподлобья взглянул на Орлова, который с интересом наблюдал почти семейную идиллию.
– Мария Ильинична, давайте отойдём? – взял вдову под руку подполковник – А лучше давайте к месту захоронения сразу двинемся, там и поговорим?
Супруга Ивана Станиславовича похлопала Альберта по руке – Пойдём, пойдём, сынок, а то и правда, тебя только и ждали. Ванечка мой там уже, прибран, как надо, солнце моё, покинул меня так рано! Как же я без него, Альберт, ведь столько лет вместе? – на глазах женщины навернулись слёзы.
Нуриев подал вдове платок – Ну, ну, значит на судьбе так было написано, зато сколько хороших дел успел сделать дед!
Мария Ильинична закивала – Твоя правда, сынок, день и ночь работал, себя не жалел.
Мимо проплыли медленной вереницей мраморные постаменты, витые чугунные ограды, к небу воспарил маленький белый ангелок с пухлыми детскими ручками, так искуссно выполненными из художественной лепнины. Часовня, возведённая подле, расторгала бедную несведущую женщину.
– Альберт, посмотри! – рука вдовы метнулась к старинному, тёмно‑серого цвета, склепу – Как величественно, как красиво! Неужели мой Ванечка заслужил покоиться на таком значимом месте?
Стрельчатые окна, выполненные в форме арок, были замурованы и плавно перетекали в неясные, размытые образы героев Иллады, тугие виноградные лозы оказались лапами парящих в воздухе гриффонов, длинные лапы которых впивались в жертвы, в людей, которые склонили головы свои в ехидной, скупой усмешке. Больше всего Альберта поразила фантазия архитектора, который над входной дверью в склеп вылепил клубок змей на голове прекрасной женщины, в центре которого гнездились тела крошечных божественных эльфов. Рядом, метрах в трёх от опочивальни, толпилось несметное количество народу.
– Альберт, спасибо тебе, мой мальчик! – Мария Ильинична прижалась к нему, дрожащим от слёз, телом – Сколько потратил ты, ведь места на Ваганьковском недешёвые?
– Тётя Маш, ну всё?! – Нуриев по‑отечески обнял женщину – Хватит, об этом больше ни слова. Иван Станиславович был мне, как отец, и неужели я бы пожалел на такое деньги? Перестаньте, все мы бренны, придёт и наш черёд!
– Всё равно спасибо, доброго тебе здоровья, я всегда молюсь за тебя и буду молиться, сынок!
Орлов, подходящий с ребятами к месту захоронения, отметил про себя, что вдова Ежова благодарит Нуриева.
Герман едва заметно усмехнулся – Прям семейная идиллия, однако!
Хоронили бывшего начальника госнаркоконтроля пышно и помпезно, высказав в адрес умершего столько лестных и добропорядочных слов, что Герман Петрович не выдержал, отошёл, бесстрастно наблюдая за присутствующими извне. Нуриеву и здесь был почёт и уважение – ему жали руки, высказывали соболезнования, почти кланялись и смотрели с обожанием. Супруга Ежова и вовсе не выпускала ручку зама из рук, н‑да, связь между Иванычем и его протеже была крепка.
На секунду прикрыв веки, Орлов подумал об Ольге: – Как она, что с ней? Её, наверное, уже увезли, и он, в чьих руках была её свобода, не захотел понять, струсил, сбежал, не выслушав до конца! И очевидно, таджик заправлял всем сам, без неё, и изрыгнул признание не там и не тому.
Правой ладони что‑то коснулось, жёсткое и мохнатое, Герман вздрогнул и открыл глаза: неясная угольная масса, сгрудившаяся в очертание огромного лохматого пса, проплыла мимо, полковника передёрнуло – Что за ересь? – процедил Орлов, но видение не исчезло, пёс вкрадчиво ступал лапами по земле и направлялся к склепу – Не может быть?! – сознание силовика проснулось – Откуда у разрытой могилы псина? – Герман Петрович крикнул животное, замер, собака повернула в его сторону голову – Эй, пошла прочь! – сделал шаг назад Орлов – И откуда принесла тебя нелёгкая?
Масса зарычала, угольно‑мрачное пятно с двумя блеснувшими жёлтыми угольками, прижало уши и на сто девяносто градусов развернулось к Герману, шерсть на загривке пса вздыбилась.
По спине полковника непроизвольно пробежала изморось мурашек, он хотел крикнуть, громко, размашисто, чтобы кто‑нибудь услышал, но с горла вырвался лишь скупой, никому не слышный хрип – П‑пшёл прочь! – выдавил из себя Герман – Пошёл! – нагнувшись, силовик поднял с земли увесистый камень и со всей дури запустил его в пса, зажмурился.
– Твою мать, а, ты чего, охренел!? – голос Альберта раздался как гром среди ясного неба – Ты в своём уме, Герман?
Орлов мгновенно открыл глаза, напротив стоял Нуриев собственной персоной со скрещенными на груди руками – Ты пьяный что ли, камнями кидаешься? – взгляд подполковника говорил сам за себя – И базаришь сам с собой?!
– Чего? – оторопел Герман – О чём ты?
– Погода, говорю, хорошая! – Нуриев подошёл к Орлову вплотную – Начальник, с тобой чего, перепил?
Полковник отрицательно мотнул головой – Да не пил я, что ты! Ты видел пса?
– Кого? – поперхнулся Альберт – Ты о чём?
– Только не говори, что ты не видел передо мной чёрную лохматую псину, вот только не говори?!
Бровь Нуриева поползла вверх – Я и не говорю!
– Значит ты её видел? – Герман Петрович вцепился Альберту в плечо, глаза полковника были полны любопытства – Видел, ну?
